Скоро мы снова будем счастливы.
Молчание продолжалось долго. Бесконечная тишина, светлая пустота, пахнущая горячим асфальтом и выхлопными газами, которая последовала за ней в эту больничную палату, где все снова обрело смысл.
107
Эрн попросил меня сегодня сказать несколько слов. Это большая честь для меня, и я призналась ему, что в любом случае планировала это сделать.
Мы все любили Эрна. Чтобы сказать это, не потребуется длинной речи или тысяч красивых слов. Потому что Эрн сидит где-то там и смотрит на часы. И как мы все знаем, это зрелище всегда придавало особый пыл говорящему. Поэтому я постараюсь не увлекаться слишком уж сильно, буду кратка.
Последнее расследование, над которым я работала с Эрном, закончилось тем, что одним из преступников оказался известный писатель. Вот почему — каким бы ужасным это ни казалось — я хочу поговорить с вами о писательстве.
Видите ли, я верю, что каждый из нас — автор своей собственной жизни. Мы пишем свою собственную историю каждый день, просто проживая ее. Видим, слышим, переживаем, делаем ошибки и, надеюсь, учимся на них. Рассказы одних вызывают восхищение и зависть, рассказы других — жалость или неодобрение. Множество литературных вкусов бесконечно, как и количество критиков, считающих своей обязанностью критиковать то, как другие пишут свою жизнь. Я сама всегда считала, что моя книга не обязательно должна быть бестселлером. Рецензенты могут сказать о ней все, что захотят. Моя история не должна охватывать десятки, сотни или тысячи людей. Лучше взять маленькую аудиторию — видите ли, я не хочу, чтобы мою книгу считали скучной или тривиальной только потому, что читатель недостаточно хорошо меня знает. Вот почему в этом вопросе, как и во многих других, для меня качество важнее количества. Я хочу, чтобы каждый, кто откроет мою книгу, ценил и уважал автора независимо от того, что там написано. Мне нужен кто-то, кто просит продолжать писать, даже когда больше нечего сказать. Мне нужен читатель, верный моему тексту. Преданный читатель.
Эрн был читателем, редактором и критиком моей жизни, все в одном пакете. Мы не всегда сходились во всем, но я знала, что он уважает мой текст. Несмотря на мой извилистый и беспорядочный стиль, он всегда, казалось, каким-то образом знал, куда свернет сюжет. И тот факт, что он обычно читал меня с умиротворенным выражением лица, говорил мне о том, что, несмотря ни на что, я буду в полном порядке. Даже с моими пунктуационными ошибками.
Теперь, когда тебя нет, продолжать писать тяжело. Но именно поэтому так важно продолжать это делать. Остальные наши истории продолжаются, а твоя теперь живет внутри их.
Спасибо, Эрн. И счастливого пути.
— Я потерял дар речи, — сказал Эрн, когда Джессика положила листок бумаги на стол. Они оба вытирали глаза. Речь Эрна была затруднена, и очевидно, что каждое высказывание требовало невероятных усилий.
Джессика сморкнулась и улыбнулась худощавому мужчине, чьи тонкие, как палки, руки мирно покоились на подлокотниках инвалидного кресла.
— Ты действительно умеешь писать, Джессика.
Джессика невольно рассмеялась, сдувая волосы с глаз, и сказала, что это не делает ее счастливой. По крайней мере, не сейчас.
— Если ты чувствуешь себя как-то… — Джессика трогательно взяла Эрна за руку, — как-то, важно, чтобы у тебя был шанс услышать это. Иногда это полезно многим. Так что ты ничего не пропустишь. Особенно потому, что речь идет о тебе.
Эрн улыбнулся между хриплым кашлем и пренебрежительно махнул рукой.
— Ладно, посмотрим, появится ли кто-нибудь.
— Конечно, придут. Не будь идиотом. — Джессика похлопала Эрна по руке. В чайнике булькала вода. Из динамиков гостиной доносилась композиция Фрэнка Синатры «Fly Me to the Moon» — любимая песня Эрна.
— Хочешь чаю?
— Нет, спасибо, я, пожалуй, пойду отдохну.
— Ты уверен? Может, бутерброд? — спросила Джессика, поймав панические нотки в своем голосе. Она не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Эрн казался таким пугающе-спокойным и уверенным. Готов. Он, кажется, находился в согласии с окружающим миром, сумел принять свою собственную незначительность и микроскопическую роль в континууме миллионов лет.
— Мне нужно прилечь.
— Конечно…
— Джессика… — позвал Эрн, нежно взял ее за запястье и мягко усадил… Какое-то время они просто сидели, Эрн пристально смотрел Джессике в глаза.
— Спасибо, Джессика.
Голос Джессики задрожал:
— Тебе нужно немного отдохнуть. Твои ребята будут здесь завтра.
Эрн устало улыбнулся.
— Значит, теперь они идут попрощаться… Я не видел их целую вечность.
Эрн опустил взгляд на свои руки. Воробьи весело щебетали в парке напротив, где на верхушках деревьев только что появилась зелень. Весна сейчас была в самой прекрасной своей фазе.
— Спасибо, что позволила мне остаться с тобой на эти несколько недель, — наконец сказал он и улыбнулся. Он позволил своему спокойному взгляду блуждать по большой кухне, затем закрыл глаза. Закрытые веки казались слишком тяжелыми. Складывалось впечатление, что придется приложить много усилий, чтобы открыть их снова.
Джессика сглотнула и бросила взгляд на памятную речь, лежащую на столе. В следующий раз Эрна не будет рядом, он не сможет услышать ее.
— Тебе нравится этот парень? — вдруг спросил Эрн.
— Кто? Фубу? Думаю, да. Он забавный, незамысловатый.
— Забавный — это хорошо.
— Но этого недостаточно.
Эрн улыбнулся и покачал головой.
— Обещай мне одну вещь, Джесси.
— Что?
— Никогда не оглядывайся назад. Только вперед…
— …потому что жизнь идет впереди.
— Именно.
Раздался краткий звуковой сигнал, и Эрн с трудом вытащил термометр из подмышки.
— У тебя жар?
На лице Эрна появилась радостная улыбка.
— Тридцать шесть и пять.
— Фантастика. Ну же, сир Давос. Я помогу тебе лечь в постель, — сказала Джессика, щипая Эрна за щеку. — Завтра будет новый день.
108
Джессика.
Джессика открыла глаза. В гостиной было темно, таймер позволил выключить телевизор. Часы показывали 3:30 утра. Снаружи завывал ветер, скрипели стекла.
Кто-то снова позвал Джессику. Это был голос Эрна. Здорового Эрна, а не того хрупкого человека, которого сломила мучительная, быстро прогрессирующая болезнь. На чью могилу она положила букет одуванчиков.
Джессика.
Теперь Джессика уже не была уверена, чей это голос — мужской или женский. Внезапно она оказалась на ногах. Полотенце, которым она обернулась после вечернего душа, соскользнуло на пол. Джессика сделала шаг вперед. А потом еще один. Ее ноги были такими легкими, ничего не болело. Как будто она скользила над деревянным полом. Левитирующая, без какого-либо трения между подошвами ног и полом, без контакта с материалом.
