Она быстро заморгала, будто собираясь заплакать, но твердо
посмотрела на них:
— Не знаю, где он. Мне известно одно: он прислал мне
записку, что уезжает туда, где его никто не найдет.
— Позвольте взглянуть на эту записку.
Она достала из-под подушки конверт, на котором было написано
ее имя. Больше не было ничего — ни адреса, ни марки. Вытащила из конверта
сложенную бумажку. Поколебавшись, отдала ее Мейсону. Стоя посередине комнаты с
непроницаемым видом, расставив ноги и расправив плечи, Мейсон прочел записку.
Потом сказал:
— Я прочту вслух.
«Дорогая, против меня обстоятельства, с которыми я ничего не
могу сделать. Я потерял голову и допустил ошибку, у меня не будет возможности
ее исправить. Пожалуйста, верь, что я не виноват ни в каком преступлении, но
тебе понадобится сильная вера, чтобы сохранить ее перед лицом доказательств,
которые тебе предъявят. Ухожу из твоей жизни навсегда. Полиция никогда меня не
выследит. Не так я прост, чтобы угодить в их ловушки. Я улечу на самолете,
никто меня не найдет. Колтсдорфские бриллианты спрятаны в костыле у Эштона.
Напиши полиции анонимное письмо, пусть они найдут костыль. Я всегда буду любить
тебя, но не хочу тебя втягивать. Попробуй заставить Эштона говорить — он может
рассказать очень многое. Любящий тебя Дуглас».
Мейсон, не отрываясь, разглядывал письмо и вдруг резко
повернулся лицом к Уинифред Лекстер:
— Вы не показывали мне этого письма, когда я был у вас
раньше.
— Но у меня его еще не было.
— Когда вы его получили?
— Его подсунули под дверь.
— После того, как я ушел?
— Да, наверное. А может быть, вы его просто не заметили,
когда уходили.
— Вы говорили, Дуглас вам звонил?
— Да.
— По телефону он не говорил о бриллиантах?
— Нет.
— Откуда он узнал, где бриллианты?
— Не знаю. Я знаю только то, что в записке.
— Вы его любите?
— Да.
— Помолвлены с ним?
— Мы собирались пожениться.
— Вы не называли его Дугласом.
— Вы о чем?
— У вас было для него особое имя.
Она опустила глаза и покраснела.
— Даже тогда, — продолжал Мейсон, — когда вы не называли его
тем особым именем, вы не звали его Дугласом — вы звали его Дугом.
— Какая разница? — вскинулась она.
— Такая, — сказал Мейсон. — Если бы он написал это вам, он
подписался бы «Дуг» или особым именем. Он сильнее выразил бы так свою любовь.
Эта записка не была адресована вам, она предназначена для посторонних. Она
написана для того, чтобы показывать ее другим.
Глаза ее расширились, губы плотно сжались.
— Записка — блеф. Дуглас вам позвонил и сказал, что он в
западне. Он бы не уехал, не повидав вас. Он пришел попрощаться. Вы уговаривали его
остаться. Вы сказали, что наняли меня и я все выясню. Вы просили его остаться,
он отказался. Вы просили его, по крайней мере, быть там, где вы сможете
связаться с ним, по тех пор, пока я не закончу расследование.
Лицо ее не изменило выражения, но она сжала правый кулак и
медленно поднимала его, пока не коснулась им губ.
— Так что Дуглас, — безжалостно продолжал Мейсон, —
согласился остаться где-то поблизости, пока полиции не станут известны факты и
пока я не попробую объяснить эти факты в его пользу. Но вы хотели сбить полицию
со следа, поэтому Дуглас Кин оставил эту записку, чтобы вы могли показать ее
мне, а после — газетным репортерам. Говорите же! — Мейсон направил на нее
указательный палец. — Не лгите своему адвокату! Черт вас возьми, как же я смогу
вам помочь, когда вы скрываете от меня факты?
— Нет, — сказала она, — это неправда… Это… Ой!
Она бросилась на кровать и расплакалась.
Мейсон распахнул дверцу стенного шкафа, потом заглянул в
душ. Он задумчиво нахмурился, потряс головой и сказал:
— Слишком она умна, чтобы спрятать его там, куда может
заглянуть полиция. Пол, взгляни-ка на складе.
Мейсон шагнул к постели, поднял покрывало и сообщил:
— Одеяло только одно. Она отдала ему остальные.
Делла Стрит подошла к Уинифред обняла за плечи и ласково
сказала:
— Милая, неужели вы не понимаете, что он хочет вам помочь? Он
груб только потому, что время поджимает — ведь ему нужны факты, чтобы составить
план действий.
Уинифред рыдала, положив голову на плечо Деллы Стрит.
— Неужели вы нам не скажете? — спросила Делла.
Уинифред покачала головой, перекатывая ее из стороны в сторону
на плече Деллы.
Мейсон вышел в коридор, прошел между стойкой и залом,
внимательно осматриваясь, затем шагнул за стойку и начал заглядывать во все
углы и даже под прилавок. Пол Дрейк обследовал боковой коридор. Вдруг он резко
присвистнул:
— Вот оно, Перри.
Уинифред вскрикнула, вскочила и помчалась по коридору, халат
вздымался за ней волнами. Мейсон кинулся следом. Делла Стрит шла не спеша,
замыкая шествие.
Дверь была открыта. За ней валялись сломанные ящики, старые
бочки, банки с краской, запасы продуктов, сломанные стулья и всякая всячина,
нужная для изготовления вафель. Один из углов был расчищен и замаскирован
старыми чемоданами и стульями. Два одеяла были расстелены на полу, мешок из-под
муки, набитый бумагами, служил подушкой. К одеялу булавкой был приколот лист
бумаги. Фонарик Пола Дрейка ярким лучом осветил этот лист.
— Записка, — заметил Дрейк, — приколота к одеялу.
Уинифред потянулась за запиской, правая рука Перри Мейсона
поспешно отстранила ее.
— Минутку, — сказал он. — Вы слишком вольно обращаетесь
истиной. Уж эту первый прочту я.
Записка была написана такими каракулями, как будто ее
нацарапали в темноте. Она гласила:
«Я не могу, милая Уинифред. Может быть, они бы меня и не
нашли. Но если б я попался, у тебя были бы неприятности. Я не могу прятаться за
тобой, будто за щитом. Может быть, если все обойдется, я и появлюсь. Но я знаю,
что за тобой будут следить и проверять твою почту, так что теперь ты некоторое
время обо мне не услышишь. Целую тебя бессчетно, любимая!
Навсегда твой Дуг».
Мейсон прочел записку вслух, сложил ее и сказал Делле:
— Займись ею, она сейчас в обморок упадет!
