Но церковь и внешнее и внутреннее… человек идет в церковь за этим, потому что там посадят, будет задушевная беседа, всякие разговоры, советы хорошие. И здесь не будет издевки, здесь не будет нотации, здесь не будет прописных каких-то истин.
Даже внешне возьмите. Ну, вот церковь, туда и верующие, и мы заходим, в костел или в церковь, хочешь не хочешь, а шляпу сдернешь все-таки, так как тебя обстановка немножко собирает. И возьмите наши клубы
571…
Чтобы решить эту проблему, идеальный советский пропагандист атеизма должен был искать личностный подход к каждому советскому человеку, проявлять интерес к тем радостям и горестям, которыми сопровождается его жизнь, и вмешиваться, если необходима помощь. Как подытожил Ильичев, «борьбу с религией надо поставить в связь с борьбой за улучшение условий жизни людей, за перестройку их быта. Эта борьба должна вестись так, чтобы верующий видел в атеисте близкого друга, желающего ему добра, а не зла»
572. Чтобы добиться успеха, недостаточно было налагать административные ограничения на религиозную жизнь и вести научно-просветительскую работу через газеты и лектории. Атеизм нуждался в собственном духовном сословии, способном вести пастырскую работу, что и приведет советских людей к атеизму.
О необходимости «человеческого подхода» говорил и писатель Владимир Тендряков (1924–1984), наиболее заметная фигура среди представителей творческой интеллигенции, участвовавших в хрущевской атеистической кампании. Его произведения (самым популярным из которых была повесть «Чудотворная», опубликованная в 1958 г., несколько раз переизданная и послужившая основой для театральной постановки и киносценария) отличались более чутким подходом к вопросам, связанным с религией в сельской местности, чем было принято в атеистических произведениях его современников. Например, вышедший в 1960 г. атеистический фильм «Тучи над Борском» (режиссер В. С. Ордынский), как и другие подобные художественные произведения хрущевских времен на религиозную тематику, основан на «антисектантском» сюжете о ритуальном убийстве
573. Обращая внимание на подобные атеистические стереотипы, Тендряков выступал против административных мер в отношении религии и настаивал, что без человеческого подхода «никакая пропаганда нам не поможет»
574. Чтобы подчеркнуть значение эмоциональной стороны религиозности, Тендряков описал мощную «иллюзию человечности» на собрании баптистов, которое он недавно посетил. Верующие обращались друг к другу со словами «брат» и «сестра», создавая ощущение тесной общности, которое, как отмечал Тендряков, было важнее, чем религиозные догмы и верования. Как сказала ему одна женщина, присутствовавшая на собрании, ей на самом деле неважно, есть бог или нет; она будет оставаться верующей, ведь «поэтому [благодаря вере] мне гораздо легче жить, чем тебе»
575.
Тендряков привел этот эпизод, чтобы выразить свои сомнения относительно подхода к атеистической работе: «Нам нельзя забывать, что палкой больного не вылечишь, нельзя забывать, что духовный мир человека не может оставаться незаполненным: если мы его не заполним, заполнят его люди, которые чужды нам по взглядам. Свято место не бывает пусто»
576. Ильичев, в свою очередь, заключил, что только марксистских догм больше недостаточно: «Надо теперь уже от общих формул марксистских – правильных, незыблемых, переходить к конкретной, реальной действительности: знать состав верующих, кто эти верующие, насколько прочны убеждения, с чем они связаны». Подводя итог дискуссии пропагандистов атеизма, Ильичев предостерегал: «Если только мы разрушим идею и не поставим на место разрушенной нашу, советскую идею, советский образ мышления, советский образ действия, мы ничего не сделаем. Вы, наверное, помните, товарищ Тендряков привел [цитату] из Библии, а я хочу привести из Ленина. Он говорил, что пустым место не бывает: либо там социалистическая идеология, либо там буржуазная идеология. Другого нет!»
577
Советский атеизм между наукой и религией
31 августа 1964 г., незадолго до того, как Хрущев был отправлен в отставку с поста Первого секретаря ЦК КПСС, Василий Зайчиков, заместитель председателя Всесоюзного общества «Знание», и Владимир Мезенцев, новый редактор журнала «Наука и религия», направили в ЦК КПСС письмо с просьбой дать разрешение на преобразование журнала. Авторы письма отмечали, что за пять лет с момента выхода первого номера журнала в свет он – единственный в стране атеистический журнал – «сыграл свою положительную роль», но теперь пришло время устранить недостатки в его работе
578.
Чтобы не бить мимо цели, журнал должен отвечать на все те вопросы, которые возникают у широкой массы советских людей, в том числе и у верующих, и на которые по-своему отвечает церковь. Это самые разнообразные вопросы современной жизни, далеко выходящие за пределы взаимоотношения естествознания и религии: о смысле жизни, о счастье и утешении, о нравственном и безнравственном в поведении человека, о правде и совести, о добре и зле, о воспитании детей и о традициях, об отношении к различным событиям и фактам
579.
Зайчиков и Мезенцев доказывали, что журнал «Наука и религия» должен обратиться «к житейской тематике», поскольку именно «вопросы нравственно-этического характера» стали центральными в современном религиозном дискурсе. Поскольку успех атеистической пропаганды зависел от способности журнала воздействовать на массовую аудиторию, «Наука и религия» должна была стать «популярным философским журналом, какого у нас нет»
580. Более того, журнал виделся его создателям непохожим на «воинствующие» издания раннего советского периода, такие как «Безбожник»
581. Но, как показали первые пять лет публикации журнала, атеистическая пропаганда не проникала в душу советского человека. Как сообщал коллегам сам Мезенцев, «в идеологическом отделе [ЦК КПСС] мне неприятно было слышать, что мы не умеем, и до сих пор очень мало популяризируем, пропагандируем наше мировоззрение… Ведь на читательских конференциях читатели говорят очень резонные вещи, что вы отнимаете от нас веру, а что даете взамен?»
582
