После ухода послов на подворье в набережной палате остался писарь Венцлав с королевским подьячим Угримом. Вместе с великокняжескими дьяками и подьячими они до следующего дня составляли и переписывали текст договора. И все же, когда 18 февраля должно было состояться торжественное привешивание к грамоте большой печати великого князя Ивана IV, печатей послов и писаря и целование креста как московским государем, так и послами, обнаружилось, что в тексте вместо «город Себеж и волость Себежская» записано: «города Себежа и всее земли Себежьские»
[608]. Конечно, грамоту быстро исправили, инцидент был исчерпан. Дальнейшая церемония прошла без эксцессов.
20 февраля литовские послы выехали из Москвы, а 22 апреля в их сторону отправились московские послы — присутствовать на церемонии целования креста на договорной грамоте королем Сигизмундом. В июле договор был утвержден и литовской стороной
[609].
Таким образом, ключевым в московско-литовских переговорах был вопрос о государственной принадлежности Гомеля и его территории. Литовская делегация, твердо придерживаясь инструкций, полученных на родине, в условиях постоянного давления сумела отстоять права ВКЛ на всю Гомельскую землю. В общем, возобладал обычный для перемирия принцип распределения территорий: «кто чем владеет»
[610]. Гомель весь, со всеми своими волостями и селами вернулся в состав ВКЛ.
Сама сущность перемирия подразумевала временный характер уступки ВКЛ Гомеля с волостями, но реальная практика показывала, что однажды закрепленные за одной из сторон территории очень сложно было вернуть назад. Вопрос о Гомеле еще не раз ставился московскими дипломатами, но, в конце концов, «бояре послом Гомья поступились»
[611].
В целом в результате войны 1534–1537 гг. сформировалась линия московско-литовской границы, которая с некоторыми изменениями просуществовала вплоть до первого раздела Речи Посполитой.
Глава 6.
Гомельская земля в первые годы после возвращения в состав ВКЛ (1535–1560 гг.)
Сохранявшееся пограничное положение Гомельской земли, испытавшей к тому же довольно значительный период московского господства (в течение которого выросло новое поколение людей), требовало от центральных властей ВКЛ весьма осторожного отношения к возвращенным землям. Ряд мероприятий действительно свидетельствует о подобном стремлении. Условно их можно разделить на несколько групп: 1. Действия центральных властей ВКЛ по поддержанию лояльности населения. 2. Контроль над деятельностью наместников-державцев. 3. Укрепление в пограничной зоне шляхетского землевладения и в целом военно-служилого сословия — опоры великокняжеской власти на местах. На восточной окраине государства не сложились очаги крупного землевладения (исключение — Стрешинская волость — собственность Виленской капитулы), и почти весь массив поднепровских и подвинских волостей представлял собой господарские владения, в которых функции управления возлагались на наместников-державцев. Эти представители великокняжеской власти обеспечивали функционирование административной и судебной систем, выполнение разного рода повинностей и сбор налогов
[612]. Наместники-державцы были обязаны заботиться о соблюдении прав и защите населения, но в то же время принуждать к выполнению повинностей, осознавая при этом, например в отношении Гомеля, «иж тот замок на украине есть, а к людемъ украиннымъ треба ся ласкаве заховати и не годиться им ни в чомъ обътяженя чинити»
[613]. Однако реальное управление восточными землями ВКЛ на местах было далеко от идеала.
Уже 21 сентября 1535 г., вскоре после освобождения (16 июля), Гомель в держание «до воли господарской» получил князь Александр Андреевич Сангушко-Коширский
[614]. Как отмечено в самом привилее, данному пожалованию способствовал наивысший гетман ВКЛ пан Юрий Миколаевич Радзивилл. Показательно, что после взятия Гомеля гетман рассчитывал на получение города в держание сыном Миколаем и даже просил виленского воеводу, канцлера пана Ольбрахта Мартиновича Гаштольда о передаче своей просьбы королю
[615]. Гаштольд действительно «о том господарю его милости мовил», но король Сигизмунд решил не спешить, а потом, когда сам будет в Литве, вместе с паном виленским (Ю.М. Радзивиллом), если на то будет его желание, рассмотреть данную просьбу
[616]. Однако, как видно, вскоре сам Ю.М. Радзивилл от своей идеи отказался. Причина тому, вероятно, кроется в том, что Гомель оставался окраинным замком на опасной московской границе, в разоренной войной местности. Конечно же, такой уряд (должность) трудно желать сыну.
По словам Л.А. Виноградова, через месяц после взятия Гомеля король поручил гетману Ю.М. Радзивиллу по его усмотрению определить для волости мыто и дани
[617]. Очевидно, Гомельской землей первое время распоряжалась военная администрация, уже в сентябре 1535 г. сменившаяся гражданским управлением в лице державцы. Из доходов последнего изымались дани грошовая, медовая, бобровая и куничная, то есть то, что обычно и с других господарских волостей шло в великокняжескую казну
[618].
Несмотря на протекцию одного из самых влиятельных вельмож государства, князь А.А. Коширский распоряжался Гомелем совсем недолго. 27 мая 1536 г. «замокъ наш Гомеи со въсимъ» король Сигизмунд Старый пожаловал уже «до живота» в держание князю Василию Юрьевичу Толочинскому
[619]. Решение о передаче Гомеля князю было принято благодаря его верной службе и по желанию панов рады. В.Ю. Толочинский получал доходы от Гомеля и всего, что к нему относилось, в том же объеме, каким обладал князь Семен Иванович Можайский при короле Казимире (речь не шла о правах удельного правителя). Правда, и в данном случае грошовая, медовая, бобровая и куничная дани должны были оставаться господарю, и вообще по формуляру грамоты не заметно особых отличий в условиях распоряжения Гомелем от тех, которые получил А.А. Коширский. Интересно, что в случае с князем Василием к аналогичной фразе обеих грамот («мает… тотъ замок нашъ Гомеи держати и на немъ ся рядити и справовати з добрымъ а пожиточънымъ нашимъ г(о)с(по)д(а)ръскимъ») приписано: «и без обътяженъя подданых нашых тамошних»
[620]. Не это ли явилось причиной «отставки» предыдущего наместника-державцы?
