Кроме того, судя по тексту первого привилея, гомельские подданные не были избавлены после перехода под власть ВКЛ от внесения традиционных плат господарю. А в 1536 г. обнаружилось, что «тыи платы и пожитки» они начнут давать только после того, как пройдут те годы, на которые их «вызволили». При этом державца мог брать сполна все «доходы и пожитъки», что ему полагались «подле давного обычаю»
[621]. Видимо, после занятия Гомеля экономическое положение города и волости было определено не сразу. К тому же свою роль сыграли злоупотребления первого наместника. В связи с этим на какое-то время (на десять лет) господарь поступился своими интересами в пользу восстановления края и сохранения лояльности его населения
[622].
Однако деятельность нового наместника не могла способствовать экономическому росту и формированию лояльного отношения населения к власти ВКЛ. Из письма короля Сигизмунда Старого виленскому воеводе, канцлеру пану Ольбрахту Мартиновичу Гаштольду от 18 июня 1537 г. узнаем о широкомасштабных злоупотреблениях князя В.Б. Толочинского, которые тот успел совершить за год с небольшим своего управления в Гомеле
[623].
Судя по действиям князя Толочинского, он воспринимал свою должность как источник личного обогащения, совершенно не задумываясь о необходимости бережного отношения к территории, совсем недавно отнятой у Москвы. Впрочем, поведение князя можно понять. В то время еще шла война, результат которой был неясен. В ходе ряда предыдущих войн с Москвой ВКЛ в основном только теряло свои территории. Естественным стремлением новоявленного наместника было извлечь наибольшую выгоду из волости, которая, вполне возможно, снова вернется под московскую власть. В подчиненных землях князь Василий старался не задерживаться, а уезжал «з Гомя до именей своих»
[624], чего согласно обязанностям державца ни в коем случае не должен был делать. Прежде всего, новый державца, вероятно, в первые же дни своего приезда в Гомель отобрал у пришедших к нему мещан грамоты, освобождавшие жителей волости от грошовой, медовой, бобровой и куничной даней, подвод, серебщизны и других плат и повинностей на десять лет (очевидно, предназначенных господарю), а также от работ на замок (кроме совсем мелких) на один год
[625]. Очевидно, в намерения Толочинского входило собирать, использовать и присваивать те платы и повинности, которые должны были идти в доход великого князя! В тот же год державца стал требовать выполнения различного рода работ, на некоторые из которых мещане вынуждены были нанимать людей. Так, установка еза (перегорода частоколом русла реки) стоила им 30 коп грошей, постройка гридни и стайни, соответственно, 5 рублей и 4 копы грошей
[626]. Князь присвоил бобровые берега и озера, а также 100 битых бобров, отнял «отчизныи» бортные земли, из-за чего их владельцы «проч оттол пошли»
[627]. А когда князь Василий «в объезде ездил и дан(ь) и тивуновъщину з них брал» (то есть собирал по волости традиционные поборы), было отнято 12 коп грошей и меда пресного на 10 коп грошей, из-за чего «семъ сел людей от того для великого обътяженя прочъ пошло»
[628]. Неслыханным нововведением было требование поставок сена, которого «тамошние» люди накосили 500 возов «и незносную тяжкость в том приняли»
[629]. Тяжелые условия были созданы для приезжающих в Гомель с зерном («зъбожем») и «з ыншыми речми» купцов (гостей). Для них были введены высокие торговые пошлины («мыта великие»), и в итоге они попросту перестали ездить в Гомель, а жители стали испытывать недостаток в «живностях»
[630].
И тогда к королю и великому князю было отряжено несколько человек с жалобой на державцу. Но по дороге их переняли, побили, ограбили и посадили в вежу, отняв 16 коп грошей и двадцать бобров (которые, очевидно, были взяты с собой) и возложив вину аж на 200 коп грошей
[631]. Узнав об этом от других челобитчиков, но не желая принимать поспешного решения, Сигизмунд отправил в Гомель дворянина Ивана Григорьевича, целями поездки которого был сбор сведений о «кривдах и тяжкостях и грабежох» державцы и содействие возвращению отнятых денег и вещей и — главное — «вызволеных» грамот
[632]. Последней своей цели королевский дворянин не добился и даже еще более усугубил ситуацию, так как князь Василий не только ничего не отдал, но еще и захватил жен и детей сидящих в заключении челобитчиков и потребовал с них дополнительно 120 коп грошей. В то же время вернулся ко двору Иван Григорьевич со списком («реистром») дел державцы, а также подоспело и второе посольство от мещан и волостных людей
[633].
Король намеревался было «тот замок н(а)шъ зъ рукъ его (князя Василия. — В. Т.) взяти и инъшого державцу хто бы ся нам на то годный бы видел там послати», однако, согласуясь с волей панов рады и мнением виленского воеводы, решил пока оставить прежнего державцу. При этом Сигизмунд указал Гаштольду на то, что «тот замокъ за великимъ накладом къ рукамъ н(а)шимъ пришол», а державца, невнимательно отнесясь к господарскому имуществу («на реч н(а)шу г(оспо)д(а)ръскую и земскую бачности не маеть»), начал разорять людей, отбирать их земли и грамоты, привлекать к замковой работе, хотя стоило подождать год и гомельские люди должны были эти работы выполнить «водле слушног(о) обычаю». При этом сам король, заботясь о населении приграничной зоны, чтобы оно оправилось и пополнилось новыми пришлыми людьми, на 10 лет отказался от всех плат в свою пользу («мы сами им фолкгуючи вси платы н(а)шы до десяти год отпустили»)
[634]. Конечно же, под управлением князя Василия люди, которых довольно много осталось в волости после военных действий, не только не оправились, но и пошли прочь. Из уст короля и великого князя Сигизмунда Старого прозвучало поучение, предназначенное державце: «Сам он могъ бы тому розумети, иж тот замок на украине есть, а к людемъ украиннымъ треба ся ласкаве заховати и не годиться им ни в чомъ обътяженя чинити. Нижли коли бы ся они запомогли и добре там укгрунтовали, мог бы тымъ намъ г(оспо) д(а)ру пожиток привлащыти и собе теж знаючи по часу пожитокъ з них мети»
[635].
