Чтобы исправить положение, сложившееся в Гомельской волости, туда был направлен дворянин королевы Боны Мартин Пацотковский. Также виленский воевода обязывался «дать науку» князю Василию, который должен был впредь быть дальновиднее, отказаться от злоупотреблений («уперод лепшую бачность на нас г(оспо)д(а)ря и на реч земскую мелъ, ослушне а радне на томъ справовал и такового обътяженя людем тамошнимъ украиннымъ не делал»), отдать грамоты «на вызволене даней и платовъ», отобранное возвратить, за построенные «хоромы» заплатить и больше их не делать, жен с порук освободить и «вин» с них не брать, земли и озера вернуть. По всем этим делам державца отчитывался перед дворянином королевы Боны
[636]. Фактически деятельность князя Василия была поставлена под прямой контроль со стороны королевского представителя.
Но, кроме того, еще два действия в общем-то ограниченного в своих возможностях короля Сигизмунда могли в значительной степени умерить произвол гомельского наместника-державцы.
В качестве особой привилегии Гомельской волости для ее населения было сохранено право самостоятельно избирать старца — главу общинной организации
[637]. («А што ся дотычетъ старца, хто бы мел старчество у той волости заведати, ино которого ч(е)л(о)в(е)ка волост на старченьство выберетъ, тот нехай старцомъ у них будетъ»
[638].) Таким образом, из рук державцы изымался контроль (через своего ставленника) за жизнедеятельностью общины.
Оставив на месте не справлявшегося со своими обязанностями урядника, король обеспечил своеобразную гарантию от дальнейших его злоупотреблений. За возможные «шкоды» Гомелю, причиненные князем Василием, должен был отвечать виленский воевода Ольбрахт Гаштольд.
(«И того б(о)же не дай, если збытъки а неслушною справою его мел оный замок н(а)шъ, который за немалым накладомъ нам ся достал ку якой шкоде прийти, мы того всего хочемъ на твоей м(и)л(о)сти смотрети»
[639].)
Как долго еще оставался гомельским державцей князь В.Ю. Толочинский, сказать трудно, однако 13 февраля 1538 г. он как будто получил другой уряд — оршанского (рошского) державцы. К тому времени прежний державца князь Федор Иванович Жославский находился при смерти и не мог исполнять свои обязанности. Он дал знать о своем состоянии князю Василию, чтобы тот ходатайствовал о получении его должности. Паны рада и сами видели, что украинный замок Орша (Рша) требует «державцы чуиного и справъного», а узнав, что Толочинский готов занять эту должность, стали просить о ней короля
[640]. Так, невзирая на предыдущую деятельность, князь Василий получил в держание еще и Оршу. В ней он был обязан «верне а справедливе нам (королю. — В. Т.) служыти, и к подданым нашымъ тамошънимъ без ихъ обтяжъливости заховати»
[641]. Князь получал те же функции, права и доходы, что и предыдущие державцы.
Что касается Гомеля, то король намеревался «его по тому в держанье дати, кому будь воля наша г(о)с(по)д(а) ръская»
[642]. Очевидно, город Василий Толочинский должен был оставить. Однако еще в августе 1538 г., то есть спустя более чем полгода, он по-прежнему воспринимался как гомельский державца.
20 августа 1538 г. король и великий князь Сигизмунд I Старый отправил Василию Юрьевичу Толочинскому грамоту, в которой заявил об очередных проступках князя и даже о назревании среди гомельских пушкарей заговора, грозившего возвращением замка под московскую власть
[643]. Как стало известно королю от пана виленского, наивысшего гетмана Юрия Миколаевича Радзивилла, князь Василий получил деньги, чтобы нанять роту в сто коней, но этого не сделал и при том стал жить в войске, «пробачивши тот замок наш украинны, который завжды того потребует, абы державцы нигде с него не з(ъ)ежал»
[644]. В то же время из-за «непильности» державцы некоторые гомельские пушкари задумали «здраду», стали собираться и совещаться со стародубцами и, прежде всего, с каким-то стародубским попом. В связи со всем этим король «под великою немилостью» приказывал, чтобы князь В.Ю. Толочинский деньги пану виленскому «з рук своих здал», а сам «днем и ночью на тот замок н(а)шъ ехал», разобрался с заговорщиками и наказал их. В Гомель должны были быть набраны другие пушкари. Сигизмунд настаивал, чтобы впредь князь «с того замка н(а)ш(о)го николи не зъежчал а обецны на нем мешкал и послуг г(оспо)д(а)рских там пилен был»
[645].
Таким образом, становится ясно, что в то время другого держания князь Василий Толочинский не имел, да и не мог иметь, так как должен был постоянно находиться в одном месте. Но все же зимой — весной 1538/39 г. было принято окончательное решение о переводе князя в Оршу.
Весной 1539 г. В.Ю. Толочинский находился в Орше. При этом, согласно королевскому привилею от 30 апреля 1539 г. на держание замка Орши «до жывота», князь не выслал королю аналогичную грамоту на держание замка Гомельского, то есть, по сути, намеревался им по-прежнему управлять. Своим новым распоряжением король аннулировал привилей Толочинского на Гомель, а также обозначил некоторые новые условия управления князя в Орше. Державца обязан был «своимъ накладомъ и людми своими» восстановить и обеспечить замок («добре заробити и его справити такъ, яко того есть потъреба»). В противном случае князь лишался должности
[646]. Судя по всему, Толочинский выполнил распоряжение короля, так как оставался оршанским державцей до 1546 г., когда и умер
[647].
После Василия Толочинского гомельским державцей стал пан Ян Дорошкевич. Впервые на этой должности он был упомянут в начале 1541 г.
[648], но, видимо, Гомель не оставался без управления на протяжении почти двух лет. К весне 1538 г. был либо назначен какой-то другой, остающийся пока неизвестным державца
[649], либо им уже тогда стал Ян Дорошкевич. Последний держал Гомель до своей смерти (в грамоте 1549 г., адресованной его преемнику, упомянут как «небожчик»). В источниках между летом 1543 — началом весны 1549 г. назывался уже другой гомельский державца — пан Ян Хрщонович (Хрещенович)
[650]. В хронологию его упоминаний вклинивается указание ряда исследователей на появление в Гомеле в 1547 г. (даже с точной датой — 6 сентября) нового державцы — Оникея Горностая
[651]. Последний «добровольно» поменялся местами с Яном Хрщоновичем после конфликта с черкасскими боярами и мещанами
[652]. Однако в грамоте от 15 марта
