Московско-литовская граница, с трех сторон окружавшая Гомельскую землю, выделялась своим особым «глухим» характером. Леса, болота, почти повсеместное отсутствие дорог затрудняли наблюдение и контроль за линией границы (которая вряд ли вообще была точно определена), создавали возможности для постоянного проникновения на чужую территорию, грабежей, уводов в плен и т. д. Основная масса пограничных «обид» была связана с захватом и грабежом лесных промыслов и близлежащих поселений. Небезопасной Гомельщина была для купцов и всех, кто следовал по ее лесным дорогам. Свои, гомельские, преступники скрывались в пограничных московских землях и оттуда продолжали тревожить территорию Гомельской волости. Наконец, на пограничье с обеих сторон постоянно происходили «кривды, зачепки и шкоды», за которыми скрывается повседневная жизнь общества того времени.
До 12 июля 1543 г. «человек гомейский» Полозович (Полозов), «шкоды и убытки починивши» в Гомельской волости, сбежал за рубеж и оттуда продолжал совершать злодеяния
[668]. В то же время казаки (вероятно, из Черниговского уезда) увели три семьи и угнали сто голов «быдла рогатого» из гомельского села Слобода (Слободка)
[669]. В сентябре 1544 г. с московской стороны поступила жалоба, что «из Гомья приходят розбоем» украинные люди. Они пограбили людей на Черниговской дороге и некоторых убили
[670]. В ответ послы ВКЛ заявляли о грабежах купцов и людей, о том, что с московской стороны вступаются в села, люди, земли и воды на гомельской территории
[671]. В 1550 г. повторилось общее заявление о «кривдах и обидах» от московских «украинных» людей
[672], а московской стороной был составлен подробный «Список обидных дел»
[673]. В основном речь шла о грабежах и захватах лесных угодий (пчелиных бортей и бобровых гонов), но встречались случаи, когда, например, в Горьске (селе Стародубского уезда) гомельские люди сняли с церкви колокол, унесли две книги и пять больших свечей, увели у попа Нечая четырех меринов. Кража коней также была распространена. Самым значительным событием стал приход людей державцы Оникея Горностая (Ржевского с товарищами) в стародубское село Микуличи и грабеж на 1200 рублей
[674]. В 1552 г. старосты Гомеля и других порубежных городов сообщали королю Сигизмунду-Августу о том, что в перемирные годы от московских городов «великие кривды, зачепки и шкоды стали», а их наместники «управы никоторые… в тех делех обидных людем нашим не чинят»
[675]. На самом же деле принцип, заложенный в условиях перемирных грамот (князья, наместники и волостели «обиднымъ деломъ у всимъ управу вчынят на обе стороне»
[676]), работал. Пограничные споры решались, награбленное возвращалось, виновные наказывались. В целом значительные конфликты на московско-литовской границе происходили редко. Мирная жизнь налаживалась.
Итак, состояние Гомельской земли после присоединения к ВКЛ характеризовалось крайне сложной внутренней ситуацией, связанной прежде всего с негативной деятельностью наместников-державцев и влиянием пограничного положения. Тем не менее мероприятия центральных властей (осуществленные от лица короля и великого князя) по облегчению налогового бремени, защите от произвола державцев, соблюдению прав собственности и, конечно же, обеспечению военной защиты населения способствовали постепенному сглаживанию противоречий. Самое главное — Гомельская земля не вернулась под московскую власть, чему существовала реальная угроза. Вопрос о возврате Гомеля постоянно поднимался московской стороной в ходе переговоров 40-х гг. XVI в.
[677] Но безрезультатно. Именно тогда Гомельщина становится неотъемлемой составляющей ВКЛ, окончательно отпадает от такого историко-географического региона, как Северская земля (частью которой являлась с древнерусского времени), включается в процесс этногенеза белорусов и в результате присоединяется к государственной территории Республики Беларусь.
Глава 7.
Изменения в составе Гомельской волости после 1537 г.
Возвращение Гомеля со всеми волостями в состав ВКЛ было официально утверждено московско-литовским договором о пятилетнем перемирии 18 февраля 1537 г. Какие-то основные сведения о территории, отторгнутой от московских владений в 1535 г., по-видимому, должны были быть отражены в тексте договора.
Как уже отмечалось, в договорные грамоты вносился перечень в основном тех волостей и сел, которые находились недалеко от границы. Тем самым пресекались возможные претензии на пограничные территории и своеобразным образом маркировалась сама линия границы, точное определение которой в большинстве случаев не требовалось. Внутренние же пределы административно-территориальных единиц, а также границы, терявшие межгосударственный характер, оставались, как правило, вне поля зрения составителей грамот. Таким образом, и от договора 1537 г. следовало бы ожидать сведений о новой московско-литовской границе.
Однако текст договора 1537 г. заимствовал формулировки предшествующих грамот, и в перечне гомельских сел оказались только те из них, которые когда-то формировали западную московскую границу. Теперь они, конечно же, отошли на периферию. Впрочем, часть сел, приписанных в начале XVI в. к Гомелю, осталась у Москвы и была теперь отнесена к Поповой Горе
[678]. «Волости» Залесье, Бабичи, Светиловичи, Голодно, Скарбовичи, Лапичи по-прежнему определяли московско-литовскую границу. На значительном участке она следовала по руслу р. Сож и ее притоку Беседи.
Те села, что в грамоте 1537 г. были записаны гомельскими, и те, что остались за Москвой, во всех договорах первой трети XVI в. непременно перечислялись отдельно от Гомеля на московской стороне. Эти села составляли два отдельных массива земель (с западной и восточной сторон р. Сож), вошедших в состав Гомельского уезда. Изначально же они принадлежали не Гомелю, а разным волостям (Чечерской, Стрешинской и Горвальской). Память об этом сохранялась долгое время.
Таким образом, территория, относившаяся к Гомелю, в период московского господства значительно увеличилась. Когда же в переговорах 1537 г. литовская делегация отстаивала свое право на возврат ВКЛ всей Гомельской волости в первоначальном ее составе, бояре могли претендовать на то, чтобы у Москвы остались все села, отнесенные к Гомелю после 1500 г. Так и получилось в отношении поселений северного массива земель (в левобережье Сожа). Однако западный массив земель сразу, без всякого обсуждения, был отдан ВКЛ
[679]. По нему никаких вопросов или претензий с московской стороны не возникло: все села к западу от Сожа, специально записанные в тексте перемирной грамоты 1537 г., остались в составе ВКЛ. Впрочем, в данном случае уступчивость московских бояр неудивительна. Они, видимо, прекрасно понимали, что оставить ряд тех сел в составе московских владений никак не возможно: получился бы эксклав — территория, со всех сторон окруженная литовскими владениями, управлять которой было бы проблематично.
