Прошло пятнадцать секунд. Рядом никого не было, лишь «копы» все еще толкались у лестничной площадки. Краем глаза Поллак видел, что они о чем-то спорят. Наконец троица завернула за угол, их голоса стихли, и наступила полная тишина.
Раздался щелчок, и в двери образовалась прозрачная узкая полоска – окошко (голограмма, скорее всего) внутрь квартиры.
– Да? – послышался слабый старческий голос. По другую сторону Поллак увидел едва достающую до окошка голову с седыми, довольно поредевшими волосами. Последнее особенно бросалось в глаза с высоты его роста.
– Я… Я ищу Дебору Чартерис.
– Моя внучка спустилась кое-что купить в торговом центре.
– А вы не подскажете…
«Дебора, Дебби». Неожиданно до Роджера дошло, насколько несовременно звучало имя, такое скорее подходило бабушке, чем внучке. Он шагнул вплотную к двери и заглянул в окошко, чтобы увидеть женщину целиком. На ней была старомодная юбка и ярко-красная блузка.
Поллак надавил рукой на твердый пластик.
– Эри, пожалуйста, дай мне войти.
Окошко мигнуло, и через мгновение дверь медленно отворилась.
– Что ж, заходи. – Голос усталого, поверженного человека. Совсем не победный клич самодовольного бога.
Квартира была обставлена дешево, но со вкусом, если не считать явного перебора кричащего красного. Поллак вспомнил, что где-то читал о деградации восприятия цвета с возрастом. Хозяйке эта комната могла казаться совсем не броской.
Старушка прошаркала по малюсенькой квартирке, жестом приглашая гостя сесть. Хрупкая, с нераспрямляющейся спиной, она ступала осторожно и неуверенно. Все пространство перед окном занимала навороченная установка из процессоров «Дженерал электрик». Поллак сел, глядя снизу вверх на стоявшую перед ним Дебору.
– Глисс… то есть Роджер. Вечный романтик. – Она помолчала, то ли переводя дыхание, то ли возвращая ускользавшую мысль. – Я начала было думать, что тебе хватило ума оставить эту затею и не соваться сюда.
– Вы… ты хочешь сказать, что не знала о моем приходе? – С души как камень свалился.
– Пока ты не вошел в здание, не знала. – Она повернулась и присела рядом на диван.
– Я не мог больше оставаться в неведении, – честно признался он. – После событий прошлой весны в мире больше нет других таких, как мы.
По ее лицу скользнула еле уловимая улыбка.
– А теперь ты убедился, насколько мы разные. Я надеялась, что ты никогда этого не узнаешь и что однажды нам вновь разрешат встретиться на Ином Плане… Хотя какая разница? – Она замолчала, потерла висок и нахмурилась, словно что-то забыв или, наоборот, вспомнив. – Я никогда не была похожа на Эритрину. Ни фигурой, ни волосами. Но я хоть не вкалывала всю жизнь страховым агентом в Пеории, как бедняга Уайли.
– Должно быть, ты… застала саму эру зарождения компьютеров.
Дебора снова улыбнулась и кивнула – точно так же, как Эритрина на Ином Плане.
– Ну да, почти. Сразу после окончания школы я работала наборщицей на перфораторе. Ты знаешь, что такое перфоратор?
Роджер неуверенно кивнул, представив себе этакий механический печатный станок.
– Работа была тупиковая, никаких перспектив, вся надежда только на себя. Зато теперь я могу сказать, что стояла у самых истоков информационных технологий. Мне удалось поступить в колледж, больше я на старую работу не возвращалась – столько всего интересного происходило вокруг! В «лихие девяностые» я разрабатывала программы для управления противоракетными установками и «Перстом Божьим». Тогда весь наш отдел, да и вообще все Министерство обороны программировали на процедурных языках; такими методами они ковырялись бы еще тысячу лет и не одну войну, о чем они, к счастью, и сами начали догадываться. Меня назначили ответственной за переход от ЭЛТ к по-настоящему интерактивным разработкам для ЭЭГ – тому, что сейчас зовется портальным программированием. Иногда, когда очень нужно себя подбодрить, я вспоминаю, что без меня погибли бы сотни миллионов, а на месте наших городов образовалась бы зеркальная водная гладь.
Ее голос зазвучал тише.
– А потом я вышла замуж… – Она сидела и улыбалась своим воспоминаниям.
Поллак огляделся. Кроме процессорной суперустановки и довольно прилично оборудованной кухоньки во всем была простота. Вероятно, все свои деньги она отдавала за технику и, возможно, за квартиру с видом на улицу. Вдали, за высокими башнями комплекса Гросвенор, виднелось скопление коммуникационных вышек, которые спасли их в последнюю секунду весной. Отвернувшись от окна, Роджер поймал на себе знакомый ему пристальный, чуть ироничный взгляд.
– Вижу, ты в толк не возьмешь, как такая рассеянная старушка может быть Эритриной, которую ты знаешь на Ином Плане.
– Вовсе нет, – соврал он. – Мне ты кажешься вполне вменяемой.
– Вменяемой, да. Я, слава богу, еще в своем уме. Хотя без подсказок понимаю, что долго сосредотачиваться на чем-то, как раньше, больше не удается. Последние два или три года мысли путаются, перемежаются воспоминаниями в самые неподходящие моменты. У меня уже был один инсульт, и все «чудеса современной медицины» лишь подтвердили, что он не последний.
Немного помолчав, она продолжала:
– Другое дело на Ином Плане. Моя ЭЭГ улавливает малейшее ослабление внимания. Я написала модуль, сохраняющий последние тридцать секунд; как только я отвлекаюсь, мое сознание подстегивается и кратковременная память перезагружается. Основную часть времени на Ином Плане я более сосредоточена, чем когда-либо в жизни. А когда внимание не на шутку рассеивается, модуль просто замещает меня на несколько секунд. Ты наверняка замечал такие моменты, хотя и принимал их, скорее всего, за перебои со связью.
Она протянула ему руку с голубыми прожилками. Он пожал ее – легкую и сухую, однако крепко сжавшую его ладонь в ответ.
– Я та самая Эри, Глисс. Внутри.
Роджер кивнул, почувствовав комок в горле.
– В детстве у нас была песенка о том, что все мы – стареющие дети… Знаешь, так оно и есть. Внутри я чувствую себя молодой, но на этом плане никто больше не видит во мне…
– Я вижу, Эри! Мы знали друг друга на Ином Плане, и я знаю, какая ты на самом деле. Мы оба там более настоящие, чем когда-либо будем на этом плане.
В самом деле, отсюда, из обычного мира, его виртуальное существование казалось запутанным сном. Как если бы рыбе вдруг вздумалось понять ощущения человека, летящего в самолете. Он не упоминал об этом Вирджинии и ее коллегам – они решили бы, что он окончательно свихнулся. Мистер Глиссери стал гораздо могущественнее любого колдуна. Настолько же, насколько их с Эри возможности в те короткие мгновения весной превосходили его нынешнее состояние.
– Не сомневаюсь, что ты хорошо меня знаешь, Глисс. И мы останемся… друзьями, пока я жива. А когда меня не станет…
