Конфиденциальность, безусловно, не лишена недостатков. Люди часто желают знать «подлинное имя», по которому можно разыскать и привлечь к ответственности того, кто не удовлетворил условиям сделки. Многим не хочется отправлять деньги какому-то «ниму», который в любой момент может раствориться. К счастью, существует масса способов застраховаться.
Во-первых, нимы ассоциируются с репутацией, равно как и успешно пользующиеся псевдонимами писатели. Кроме того, благодаря электронным подписям подделки становятся практически невозможными. Можете не сомневаться, что скоро появятся репутационные рейтинги и «связывающие обязательствами» службы по аналогии с условным депонированием и печатью одобрения журнала «Good Housekeeping» (все, разумеется, в цифровом виде).
Что же произойдет с налогообложением? Как отреагируют рядовые налогоплательщики на новости о безналоговых электронных операциях, об элите поднаторевших в криптографии предпринимателей, ускользающих от налогов в пространствах, недосягаемых для государственного контроля? Все это может либо вызвать крайне негативный отклик, либо привести к тому, что больше и больше народу захочет воспользоваться этими методами. (Нечто подобное произошло с офшорными инвестициями, которые поначалу привлекали только мультимиллионеров, а теперь даже умеренно богатые люди прибегают к офшору для вложений в недвижимость во избежание исков, связанных с «глубокими карманами», да и просто для уклонения от налогов.)
Анонимность и конфиденциальность вызывают по-настоящему серьезные опасения в плане определенных видов преступлений. Например, могут появиться рынки заказных убийств, шантажа, похищения людей. При личных встречах покупатели и продавцы подобных услуг рискуют попасться на глаза правоохранительным органам, или их могут подставить. Расспросы в баре насчет оказания «секретных услуг» гарантируют заинтересованность ФБР (и я ни в коем случае не против их вмешательства). Криптоанархия, позволяющая наладить непрослеживаемое общение, сводит подобные риски практически на нет. Добавьте к этому анонимную оплату. Вспомните о BlackNet. Риски реальных убийц все те же, поскольку их физическое действие можно отследить, зато заказчикам ничего не грозит, если правильно провести сделку и оплату. Вспомните об анонимных услугах депонирования, которые удерживают цифровые деньги до тех пор, пока дело не сделано.
Мы уже упоминали о последствиях криптоанархии для корпоративного и государственного шпионажа. При наличии бухт данных и ликвидных рынков информации хранить секреты станет намного сложнее. Представьте себе военные справочники по оружию, анонимно скомпилированные и проданные за цифровые деньги, вне досягаемости служб, которые вовсе не хотят обнародования своих секретов. Опубликование всякого рода тайн станет куда проще независимо от того, шпионаж это или журналистский компромат. Любому сотруднику в организации, желающему свести личные счеты, достаточно будет подключиться к сервису вроде BlackNet.
А как быть с PGP, зашифрованными телефонами и прочими криптоинструментами в руках террористов, педофилов и остальных «всадников»? Ведь PGP как раз широко пропагандируется в целях защиты конфиденциальности. Насильники, мафиози, отмыватели денег, сочувствующие палестинцам, контрабандисты ядерных материалов и другие негодяи (или герои, в зависимости от мировоззрения), несомненно, думают о том, как обеспечить безопасность своих коммуникаций. И некоторые виды терроризма с каждым днем становятся все доступнее, поскольку коммуникационные технологии способствуют созданию все более рассредоточенных организаций.
Ну и что из того? В конце концов, преступники и конспираторы всегда орудовали за закрытыми дверями, зашторенными окнами, переговариваясь шепотом в общественных местах и вообще всячески обеспечивая себе секретность. Однако Конституция не запрещает занавешивать окна, не требует вести запись разговоров и передавать запасные ключи властям на «сохранение». До ареста или суда мы не можем знать, кто преступник, а кто законопослушный гражданин, поэтому запреты на защиту приватности под предлогом «ловли преступников» – полнейший идиотизм.
Тем не менее попадание шифрования к злодеям несомненно приплетут (вместе с особо шокирующими преступлениями) в качестве аргумента в пользу ограничения криптографии. Как сказал один остряк, «Национальная безопасность – пароль администратора Конституции».
В криптоанархии есть неприглядные стороны, никто с этим не спорит. Все технологические и экономические революции сопровождались смещением и пересмотром порядков. Криптоанархия – не исключение, начиная от относительных мелочей, вроде фиксации цен и инсайдерской торговли, до более серьезных вещей, таких как экономический шпионаж, и до уж совсем мрачных дел на анонимных рынках для убийств. Но давайте не будем забывать о том, что государства-нации за одно лишь текущее столетие истребили более ста миллионов человек: Мао, Сталин, Гитлер и Пол Пот, как самые экстремальные примеры. Не могу себе представить, чтобы уровень убийств по цифровому заказу хотя бы близко приближался к варварству государств. (Впрочем, трудно сказать наверняка. Просто я считаю, что у нас мало выбора, принимать криптоанархию или нет, так что предпочитаю не зацикливаться на негативе.)
Очень уж сомнительно, что риски анонимных рынков и уклонения от налогов оправдывают повсеместное подавление средств коммуникации и шифрования. Люди убивали друг друга испокон веков, и правительства никоим образом тому не препятствовали (скорее, наоборот, о чем свидетельствует история). Кроме того, существуют различные меры для уменьшения риска криптографической анархии, затрагивающей личную безопасность. Кровное родство, скорее всего, приобретет еще большее значение, как уже давно происходит в странах Азии и Ближнего Востока. Этому также поспособствует привлечение частных охранных агентств.
Большой брат среди своих?
Правительства боятся подпускать граждан к надежному, непробиваемому шифрованию. Власть имущие сознают, что эти технологии подрывают их полномочия, и предпринимают всяческие попытки ограничить применение мощной криптографии. В США известны несколько широко освещаемых решений, включая чип Clipper, закон о прослушивании телефонных разговоров и предложения о «добровольном» депонировании криптографических ключей. Карл Эллисон назвал эти схемы «ПДК»: «правительственный доступ к ключам». Добровольными эти меры вряд ли останутся надолго.
Шифропанки и другие надеются, что эти попытки в конечном итоге провалятся. Технология выпустила джинна из бутылки. Криптоанархия освобождает человека от принуждения со стороны физических соседей, которые не могут знать, кто он в Сети и чем занимается. С точки зрения либертарианцев, надежное шифрование предлагает способ оградиться от правительства.
Электронные банки и наличность, вероятнее всего, станут главной мишенью законодательных мер по сдерживанию криптоанархии и цифровой экономики. Цифровым деньгам вряд ли дадут беспрепятственно распространиться. И все же, как упоминалось ранее, результаты криптоанархии становятся заметны при существовании уже при нескольких источниках непрослеживаемой электронной валюты.
Предложения по ограничению доступа к непробиваемому шифрованию сильно напоминают «войну с наркотиками». Как заметил Уит Диффи, один из изобретателей криптографии с открытым ключом, война с наркотиками эффективно принудила корпорации взять на себя роль наркостражей. Под угрозой потери государственного бизнеса и конфискации корпоративных активов (фур, барж, складов), если там обнаружат наркотики, корпорации стали проводить выборочные обыски в столах сотрудников, брать пробы мочи и размещать плакаты «Просто скажи нет» в кафетериях и на рабочих местах. Отсюда и расчет на поддержку корпораций в «войне с шифром», которым придется принять политику «депонирования ключа». (Должны же корпорации сговариваться между собой, соглашаться насчет установления цен, вступать в заговоры, чтобы нарушать притесняющие их законы… так что власти хотят иметь доступ к их секретным переговорам.)
