Вдалеке слышны выстрелы и крики, но никому в комнате не хочется выяснять, что происходит снаружи.
Мандель невозмутим, он как будто испытывает садистское удовольствие, наслаждаясь их страхом. Он продолжает с улыбкой на лице:
— Но… вам должно сильно повезти. «Кроатоан» обладает огромной разрушительной силой, и уже через сутки он сотрет цивилизацию в порошок. Мне даже трудно представить этот хаос: целые города, опустошенные вследствие массовых миграций; пожирающие друг друга народы; стада и стаи самых разных видов, уплотненные до состояния массы с одной общей моделью поведения и без какой-либо цели… В течение определенного времени выжившие будут истреблять друг друга… Через трое суток на земле не останется млекопитающих, птиц и рептилий, в море не останется рыб — только более мелкие организмы. И начиная с этого момента… может произойти что угодно. — Мандель воздевает руки. — Само собой разумеется, что, когда мы поделились уточненными расчетами с правительством, была создана секретная комиссия, сформированная из представителей тщательно отобранных развитых стран. Всех нас, кто работал над этой темой, изолировали так, как не изолировали даже участников проекта «Манхэттен». В моем случае предлогом послужила «депрессия»: нелепое измышление, позволившее запереть меня в «Лас-Харильяс»; отныне эту лечебницу стали использовать как секретную лабораторию для записи и изучения моделей человеческого поведения. Пошли в ход также и тюрьмы, и школы, и другие учреждения. Все эти действия были окутаны завесой строжайшей тайны… Те, кто знал о существовании закрытых камер, не знали, для чего они предназначены, а те, кто считал, что знает, тоже ничего не знали… Все известно только членам комиссии. И эти люди хотят, чтобы все шло так и дальше. Они перережут любую ниточку, нарушат любые гражданские права, лишь бы не допустить утечки. Мне жаль расстраивать тех из вас, кто до сих пор верит в демократию, но сейчас единственная задача этой комиссии состоит в том, чтобы обнаружить безопасную зону и бросить нас на произвол судьбы. Когда члены комиссии убедились, что никакого приемлемого решения нет, что мы никак не можем изменить будущие события — просто-напросто потому, что эти будущие события являются ЧАСТЬЮ ОБЫЧНОЙ ЖИЗНИ… — Кармела прямо-таки видит, как Мандель пишет эти слова большими буквами. — Когда они поняли, что это случится, потому что все мы, живые существа, устроены таким образом, их индивидуальные мозги перетрусили, и теперь члены комиссии пытаются сбежать. В ближайшие два года они начнут запускать челноки к космической станции, ну вы о ней уже наслышаны. Через НАСА будет объявлено, что проводится эксперимент с гражданскими волонтерами, исследуются перспективы будущей жизни в космосе. На самом деле в космос полетят семьи членов этой самой комиссии, отобранные, чтобы дать человечеству еще один шанс. Самый эгоистичный Ноев ковчег, который только можно вообразить. Я из тех, кто не верит в успех: пики случатся повсюду, где вообще есть животные, куда бы они ни отправились.
Кармела смотрит на Борху, тот моргает покрасневшими глазами: он тоже помнит недавнее сообщение о взрыве на космической станции — Серхи выудил его из вороха новостей, поступающих в реальном времени.
«Мандель не ошибся, — понимает Кармела. — Там, наверху, это тоже случилось».
— Тем не менее, — вещает Мандель, — мы не должны их осуждать… Звучит ужасно, но теория взаимоповедения открыла нам нашу сущность. Только подумайте: наш мозг, прежде считавшийся чудеснейшим из органов, в конце концов превратился в мошенника. Сначала он заставил нас поверить, что мы являемся центром Вселенной, «образом и подобием Божиим», потом он убедил нас, что наша воля как-то влияет на то, что мы есть: «Будь самим собой» — советует нам психолог. «Освободись…» Наш мозг — неразумный малыш, тысячелетиями требующий, чтобы его утешили карамелькой… так вот, для нас настал момент повзрослеть. Всю жизнь я больше всего ценил свободу, а в конце жизни понял, что наша жизнь предначертана с самого начала. В каждый момент мы делаем то, что должны делать, но только мы, люди, обманываем себя, подыскивая разумные объяснения. Большая Мать — так, Логан? Мой Логан… — Голос Манделя дрожит, он смотрит в экран повлажневшими глазами. — Я знаю, что повлиял на вас — и на тебя, и на Стаю, а вы повлияли на меня… Мне очень жаль… Мне так жаль, но должен сказать тебе, что никакой свободы не существует.
Кармела слышит прерывистое дыхание за спиной. Девушка, не оборачиваясь, понимает, что это означает: «Логан не досмотрел запись до конца…»
— Логан, я тебя сильно любил, уж в этом я уверен. Запомни это навсегда. И тебя, Нико. Вы со мной, здесь. — Мандель прикладывает руку к груди. — Чем бы ни являлась любовь — обманом мозга, ошибкой эволюции, — я вас люблю… Фатима. Твои фотографии и стихи заставили меня поверить в эту свободу… Что же до тебя, Кармела… Помнишь, я всегда говорил тебе: «Освободи себя». Такая крохотная, такая умная и при этом такая зависимая. Ты влекла меня, потому что напоминала, прости за сравнение, маленькую крыску в клетке, вращающую колесо… Твоя связь с Борхой, твоя робость, твой кроткий характер… Все это в тебе я ненавидел и требовал, чтобы ты освободилась. Теперь я понимаю, что в твоих действиях свободы столько же, сколько в действиях любого из нас. Ты — единственная из нас, кто верит, что живет взаперти, а теперь, когда я показал, что все мы живем взаперти, я могу сказать тебе с абсолютной убежденностью: ты свободна.
Девушка плачет, она больше не может сдерживаться. Борха ее не утешает — возможно, со злости.
— А сейчас, мне кажется…
Мандель собирается продолжать, но в эту секунду возле самой головы Кармелы появляется худая рука. От неожиданности девушка вздрагивает посреди рыдания. Лицо Манделя застывает на экране.
Логан пятится назад, снова целясь в людей у стола. Кармела больше не видит дерзкого блеска в его глазах, в них только паника.
— Мерзостный умник… — рычит Логан. — Вы все тут мерзостные!
— Логан, нам же нужно досмотреть запись, — умоляет Кармела. — Досмотреть до конца! Может быть, там…
Ее заглушает пронзительный вопль Фатимы:
— Мы не успеем! Логан, опусти свой дурацкий ствол! Прекрати нас пугать! Мы все умрем!!!
Ее обвивают толстые неуклюжие лапы Серхи.
— Ну хватит, Фати, хватит, — шепчет Серхи. — Пожалуйста, не плачь…
— Так, значит, ничего не спасает от этой… эпидемии? — Нико тоже напуган.
Кармела переглядывается с Борхой, а потом тихо отвечает:
— Нико, это не эпидемия. Это эволюция нормального поведения живых существ.
После такой формулировки все замолкают. Каждый пытается понять слова этолога.
— Фати, ну, может, все не так плохо. — Серхи прижимает девушку к себе. — Может, все не так плохо…
Глаза Логана — как иголки, буравящие Серхи.
— Не трепись, о чем не понимаешь, толстуха. Все хуже. — Пауза. — Гораздо хуже, чем ты думаешь. Я это пережил.
— А раньше тебе вроде нравилось, — усмехается Нико. — Бизон, Большая Мать… Теперь уже нет?
