— Неужели ты думаешь, что мне плохо? — вкрадчиво спрашивает Борха. Его гнусавый голос мог бы показаться смешным. Только вот Кармеле не до смеха.
— Нет, я так не думаю. Я не знаю.
— Ты не знаешь.
— Если тебе хорошо, это замечательно, — лепечет Кармела.
Парень делает шаг вперед. Роскошные черные волосы падают на лоб. Когда Борха движется, от отвратительного запаха алкоголя у Кармелы слезятся глаза. В голове у нее возникает картинка из недавних видений: Борха с бутылкой водки. Ощущение такое, что пьянчуга лил водку прямо на себя. Принял алкогольный душ. Или выпил столько, что жидкость уже сочится у него из ушей, из глаз, из пор волосатой кожи. «У него интоксикация: кислота в сочетании с алкоголем» — таков диагноз Кармелы.
Она узнаёт и нож: тот самый, который Борха выбрал, когда Нико велел им всем вооружиться. А где же ее нож? «В гостиной, а где — не помню». Кармела потирает ладони и изображает на лице улыбку. Ей хочется выглядеть приветливой.
— Ну конечно, у меня все хорошо, — объявляет Борха и делает еще шаг. — Чего ты так на меня уставилась? У меня что, грибы на макушке выросли?
— Нет.
— Это мне впору так на тебя вылупиться. Где твои штаны?
— Я их… сняла. Они там…
— Ты шляешься в одних трусах. Или ты их тоже сняла, чтобы трахнуться с этим шизофреником?
— Нет.
— Тогда отправляйся за штанами, а то у тебя совершенно непристойный вид.
Борха говорит так, как будто жует собственный язык.
— Да, хорошо. — Она отступает, он надвигается.
Входная дверь как раз у нее за спиной, но разве правильно будет сейчас убежать и бросить его в таком состоянии? ДА, БЕГИ! — командует ей новый рокочущий голос, бьющий откуда-то изнутри. Но другой голос останавливает Кармелу: если бы все случилось наоборот — Борха ее бы бросил? Впрочем, последняя мысль больше напоминает социальную рекламу: так говорят защитники собак.
Борха идет вперед, мотая головой, заставляя Кармелу отступать в гостиную, и возможность убежать ускользает с каждым шагом, как ускользает от нее и дверная задвижка.
— А знаешь что, Борха… — произносит Кармела, чтобы его остановить, чтобы переключить на разговор мыслящих существ (может быть, таковых на планете осталось совсем немного, — гадает этолог), — ЛСД на самом деле защищает. Мы пережили пик. Если мы отыщем такие же препараты, у нас, возможно, получится… Ты меня слышишь?
— Естественно, я тебя слышу. — Борха оттеснил ее из прихожей в гостиную. Он щелкает выключателем. И делает это с яростью, как будто электричество — предатель и дезертир. — Это ты отключила генератор?
— Я? Нет…
Борха останавливается.
— Я хотел его запустить, — бормочет парень. — С помощью пиджака… но… ничего…
— С помощью… пиджака?
— Заткнись и слушай, когда я говорю.
— Извини.
Борха опирается на серую оконную раму. И демонстрирует девушке свой левый локоть.
На локте сразу несколько порезов, один за другим. Все они мелкие и глубокие, как будто Борха решал на своей коже арифметические задачки. Кармела сразу же вспоминает его пиджак — окровавленный и изодранный. «Что он там делал?.. Он уже за гранью безумия. Его не вернешь».
— Что такое? — ухмыляется он.
— Борха… чем ты занимался?
— Испытывал. Генератор. Что ты делаешь?
Кармела склоняется над темной бесформенной грудой.
— Ищу свои брюки, — объясняет девушка. — Да, вот они.
— Не надо, не одевайся. Снимай с себя все. Всю одежду.
Борха вырастает прямо перед ней, перекрывая выход. Кармела на секунду видит его зрачки: они блестят, как пролитые чернила. Они такие огромные, радужной оболочки у глаз будто бы и нет. Борха смотрит на нее, словно через две дырки, через две скважины на лице.
— Чего ты ждешь? Или мне тебя раздеть?
— Нет-нет, Борха… Успокойся…
— А я спокоен.
— Да, извини…
Страх Кармелы — как лихорадка: она вся трясется. Вот она поднимает одну ногу, потом вторую, стягивая чулки. Цепляется ногтем, на левом чулке растет дырка. Кармела покачивается, стоя на одной ноге. Ее полностью подчиняет себе чужая сущность, затаившееся, но до конца не излеченное заболевание, пришедшее из самых юных лет, когда девушка приняла решение молчать и терпеть. Ее сковывает не страх перед лицом жизни и мира — нет, это домашний страх, упорный и абсурдный, как фобия, боязнь всего, что может совершить Борха.
Чулки падают на пол бесшумно, как исчезает и ее последняя надежда.
— Борха… — умоляет она со слезами на глазах. — Нам нужно уходить… Пожалуйста, это правда… Мы должны найти таблетки…
— Идти больше некуда. Раздевайся.
Слезы мешают Кармеле говорить, как будто ее рот — это ее глаза.
— Но мы должны найти еще… для нас… Серхи и Фатима умерли.
— Умерли?
— Да, они оба приняли…
Борха смеется без веселья и переводит взгляд на нож. Подносит оружие к ее лицу. Лезвие отражает его тощую искореженную версию.
— Так, значит… ты думаешь, это я их убил…
— Нет-нет, я этого не говорила!..
— Снимай этот долбаный свитер! — рявкает Борха. — И не смейся надо мной! Над чем ты ржешь, мать твою?
— Я не смеюсь!..
Кармела не смеется — она плачет. Отступая, она упирается в край стола. Дальше отступать некуда. Она через голову стаскивает тонкий свитер и бросает на пол.
— Лифчик и трусы, — требует Борха.
Девушка не повинуется. Оставшаяся на ней одежда почему-то кажется ей последней защитой. Кармела простирает руки к Борхе:
— Дорогой… пожалуйста!.. Борха, нам нужно отсюда выйти!.. Кислота защищает!..
Ее слова рождают слабый отклик в его мутной голове. Парень в задумчивости останавливается.
— Я… — Борха бьет себя по голой худой груди. — Я… уже защищен. Я выпил несколько рюмок. У меня есть защита. Я не превращусь в… этих.
Тяжело сопя, Борха подбегает к стене, на которой висит халат Серхи, и резко дергает. Ноздри Кармелы наполняются трупным зловонием, в окне появляются сплющенные головы. В сером мерцании видны разверстые рты, неровные ряды зубов, пустые глазницы, щеки, похожие на мятые вафли. Кармела кричит и отводит глаза, а вот Борха наслаждается открывшимся зрелищем, точно парадом уродов на ярмарке.
— Ты это видела? Смотри сюда! Смотри на них! Они смеются! Они мне кричат! Они вас еще отымеют!.. Всех вас! А я — защищен! Я… защищен! — Борха тычет ножом в сторону мерзких рож, угрожает, но не прикасается.
Голос Кармелы звучит неожиданно спокойно и ясно, он заглушает вопли Борхи:
