Самый любопытный аспект этого подхода к языку «существования», как, должно быть, очевидно, состоит в том, что он абсолютно не имеет никакого отношения к реальному существованию вообще. Правила Фреге относительно грамматического назначения утверждений о существовании – это, скорее, способы говорить о говорении о существовании, чем способы говорить о существовании как таковом. Возможность фактического существования просто банально предполагается, как если бы вообще не было никакой тайны для размышления: сказать, что что-то «существует», просто означает, что какое-то понятие конкретизируется на примере, в отличие от другого, и ничего более; то, что вызывает эту конкретизацию и, главное, позволяет ей быть реальным конкретным событием, на самом деле не рассматривается. Таким образом, различие между существованием и несуществованием не онтологическое, а только пропозициональное. Но чем это нам поможет? Разумный человек, не подверженный аналитическим способам дискурса, может задаться вопросом, можно ли что-то сказать о том, что такое конкретное существование: каким образом любая вещь существует в мире других существующих вещей? Что позволяет конкретной вещи вообще существовать, несмотря на ее очевидную контингентность? Только задаваясь этим вопросом (который было бы в высшей степени неразумно игнорировать или отвергать как непонятный), философ может осмысленно обратиться к вопросу о Боге. Только если различие между Богом и творениями рассматривать как различие между абсолютным действительным бытием и контингентным действительным существом, слово «Бог» может осветить тайну существования так, как это предполагает классический теизм. Однако многие англоязычные теистические философы, которые занимаются этими вопросами сегодня, воспитанные в постфрегеанской интеллектуальной среде, фактически полностью порвали с классической теистической традицией, приняв стиль мышления, который доминиканский философ Брайан Дэвис называет теистическим персонализмом. Я предпочитаю называть это «монополитеизмом» (или, возможно, «монополи-теизмом»), так как мне кажется, тут подразумевается взгляд на Бога, очень мало отличающийся от политеистических представлений о богах как всего лишь могущественных отдельных сущностей, обладающих множеством различных атрибутов, которыми меньшие существа также обладают, но в меньшей мере; такой взгляд отличается от политеизма, насколько я могу судить, исключительно тем, что постулирует существование только одного такого существа. Это способ мышления, который предполагает, что Бог, поскольку Он является лишь отдельной конкретизацией – иллюстрацией различных понятий и свойств, логически зависит от какой-то более широкой реальности, охватывающей как Его, так и другие существа. Для философов, мыслящих подобным образом, практически все традиционные метафизические попытки понять Бога как источник всей реальности становятся непроницаемыми. Более того, почти всегда отход от традиционных метафизических утверждений продиктован смутно фрегеанским стилем мышления, по случаю применяемым даже там, где он не очень-то уместен. Возьмем особенно важный пример: существует древнее метафизическое учение о том, что источник всех вещей – то есть Бог – должен быть по существу простым; то есть Бог не может обладать отдельными частями или даже отдельными свойствами и в себе не допускает даже различия между сущностью и существованием. Я обсужу эту идею чуть далее, очень скоро. Здесь я лишь зафиксирую свою убежденность в том, что эта идея не подлежит сомнению, если верить, что Бог пребывает в конце пути разума к истине всего сущего; мне кажется очевидным, что отрицание божественной простоты равносильно атеизму, и метафизические традиции в преобладающем большинстве согласны с этим суждением. И все же сегодня есть христианские философы аналитической направленности, которые были бы вполне удовлетворены, если бы эта идея была полностью или частично отброшена. Я могу вспомнить, например, о двух очень известных американских протестантских философах, которые рассматриваются как несомненные сторонники теизма, выступают против его образованных критиков и делают это с известной регулярностью. Один из них любит утверждать, что в Боге должно быть реальное различие между Его сущностью и атрибутами, потому что атрибуты являются причинно инертными абстрактными свойствами, а Бог – явно не просто какое-то абстрактное свойство. Другой иногда утверждал, что существование Бога и Его всемогущество не могут быть одной и той же реальностью, потому что многие вещи обладают существованием, не обладая всемогуществом.
[49]
В таких рассуждениях трудно преувеличить анахронизм. Читая их, можно никогда не догадаться, что обсуждаемые метафизические традиции касаются понятия бытия, которое само по себе совершенно убедительно, но радикально отличается от понятий, с которыми работают эти философы. Можно также никогда не догадаться, что есть некоторые очень веские причины сказать, что бытие Бога не может быть просто еще одним примером того же типа бытия, что и творения. Чтобы понять традиционный теистический подход к этому вопросу, необходимо отойти от местнической тенденции англо-американской философии рассматривать все идеи либо как успешные, либо как несовершенные попытки соблюсти правила современной аналитической традиции, и вместо этого принять позицию определенного «герменевтического» уважения к прошлому – то есть определенную готовность попытаться понять более ранние философские системы в их собственных терминах. Философия – это история, а не один-единственный метод, и значения таких слов, как «существование» или «атрибуты», не статичны в ходе всей данной истории. Кроме того, аналитический метод – только один узкий поток в этой истории, даже если практикующие его слишком часто воображают, будто это на самом деле некий вид пропозициональной науки, способной трактовать все идеи со знанием дела, и просто глупо позволить модным учениям о предикативной грамматике определять то, нам обдумывать вопрос о бытии и вопрос о Боге, так что мы теряем из виду то, как один вопрос объясняет или уточняет другой. Это тот универсальный и изначальный человеческий опыт простого удивления бытию вещей, удивления, которому, в конечном счете, соответствует всякая истинная философия. В чисто философском плане просто не имеет большого значения, если вдруг оказался существующим некий бог, названный «Богом», даже если он оказался бы непревзойденным и уникальным конкретизированным примером понятия «бог», ведь этот факт не пролил бы никакого света на саму загадку существования. Даже если бы этот демиург действительно существовал, он все равно был бы еще одним существом, чье собственное существование нуждалось бы в объяснении; все равно нам пришлось бы смотреть мимо него и его чудесных дел, чтобы созерцать то, что действительно является предельным: а именно – изначальный источник бытия, от которого и он, и мир должны быть зависимы. Столкнувшись с таким ограниченным понятием Бога, деревенский атеист все равно будет вправе протестовать против того, что, даже если мир исходит от Бога, все равно нужно задаться вопросом: «Откуда Бог?»
