Вот почему все основные теистические традиции в какой-то момент настаивают на том, что наш язык о Боге состоит в основном в концептуальных ограничениях и плодотворных отрицаниях. «Катафатическое» (или утвердительное) богословие всегда должно быть улучшено и исправлено «апофатическим» (или отрицательным) богословием. Мы не можем говорить о Боге в Его собственной природе напрямую, но, в лучшем случае, только по аналогии и даже при этом – только таким образом, что концептуальное содержание наших аналогий состоит в основном в нашем знании всего того, чем Бог не является. Это via negativa христианства, lahoot salbi (негативная теология) ислама, «neti, neti» («не то и не то»») индуизма. Для тех, кто занимает крайнюю позицию в этом отношении, таких как Моисей Маймонид, все, что истинно сказано о Божественной сущности, имеет для нас только отрицательный смысл. И для созерцателей различных традиций отрицание всех тех ограниченных понятий, которые вводят нас в заблуждение, – что Бог – это, мол, просто еще одно существо среди существ (being among beings), интеллектуально постижимое, – есть необходимая дисциплина разума и воли. Она подготавливает разум к познанию Бога, которое происходит не из категорий аналитического рассудка, а, как говорит Максим Исповедник, из интимного объятия-единения, в котором Бог непосредственно дарует себя самого сотворенной душе.
[53]
VIII
Находим ли мы в конце концов аргумент, ведущий от космической контингентности к реальности Бога, убедительным или нет, мы, тем не менее, должны допустить, что его нельзя отклонить, просто сказав, что, даже если бы был Бог, все равно нужно было бы объяснить, откуда Он появился. Утверждение, что не может быть бесконечного регресса контингентных онтологических причин, ставит действительно сложную задачу перед чистым материализмом; но представить, что оно может быть расширено так, чтобы подорвать утверждение о том, что должна быть абсолютная онтологическая причина, – значит стать жертвой очевидной категориальной ошибки. Бог, не будучи какой-либо обусловленной вещью, является причинным объяснением логически иного рода. Термины «контингентный» (обусловленный, зависимый) и «абсолютный» (необусловленный, независимый) намечают явно различные модальные описания. Если бы понятие Бога было равнозначно понятию просто некоего демиурга – какого-то обусловленного существа среди других обусловленных существ, – то оно действительно было бы понятием, требующим неких дополнительных причинно-следственных объяснений. Но ни одна из здравствующих теистических религий не представляет Бога таким образом. Бог, которого они провозглашают, – это не просто какой-то особенно ослепительный объект среди всех объектов, озаренных светом бытия, и не объект вообще, но сам свет бытия. Резонно спросить, чем освещается объект, но никто не спрашивает, что освещает свет. Резонно задаться вопросом, почему существует контингентное бытие, но никто не задается вопросом, почему «существует» Абсолютное Бытие.
В любом случае, более склонные к рефлексии скептики никогда не предпочитали ответного удара теизму в виде вопроса «Кто создал Бога?» Такой подход – прибежище для ленивых умов. Во-первых, это подход, который уже уступает силе аргумента против бесконечного объяснительного регресса, а это определенно не особенно хороший первый шаг для совершенно неверующих. Более тонкие атеисты и агностики в эти дни вместо этого склонны атаковать основные предпосылки, лежащие в основании «аргумента от контингентности». Возможно, не все действительно объяснимо, говорят они; возможно, не у всего есть причина. Существует старый аргумент Дэвида Юма (1711–1776) на этот счет: мы можем представить себе какой-то объект, внезапно появляющийся в мире без какой-либо причины, поэтому, возможно, ожидание того, что должно быть причинное объяснение всему, – просто предубеждение. Это, однако, аргумент, который никого не затрагивает, поскольку он явно ложный, как указывалось много раз: мы можем представить такое событие, потому что воображение безгранично плодовито и, в сущности, беззаконно, но, конечно, мы его не можем постигнуть; если бы спонтанно возник перед нами некий объект, то уму немедленно потребовалось бы узнать его причину (может, это магия?), и, конечно же, он не удовлетворился бы утверждением, что такой причины не существует. Некоторые скептики, более знакомые (au fait) с современной физикой, предпочитают указывать на квантовую механику и заявляют, что в ней мы находим физические события, которые происходят без какой-либо предшествующей причины: например, внезапный распад радиоактивного ядра, который можно предсказать вероятностно, но не определенно, или парное образование частиц сильным электрическим полем и т. д.
Однако этот аргумент ошибочен. Даже если считать само собой разумеющимся, что стандартная копенгагенская интерпретация квантовой физики правильна и что в квантовой сфере нет детерминистических «скрытых переменных», и что такие гипотезы, как, например, гипотезы Дэвида Бома о полностью детерминированном кванте, действительно правдоподобны (кто может сказать?), все же пример непредсказуемых квантовых событий здесь не подходит. Возможно, бывает, что такие события не происходят полностью детерминистически, в результате какой-то механистической действующей силы, но это не означает, что они не причинены в полном смысле слова. Только догматические материалисты полагают, что в любом случае всякая причинность механического порядка, ведь такова их метафизика, и поэтому квантовая неопределенность должна быть гораздо более серьезным испытанием для их совести, чем для совести классических теистов. Такая неопределенность, безусловно, никоим образом не ставит под сомнение принцип онтологической контингентности. Даже самый пылкий материалист должен, по крайней мере, признать, что квантовые частицы и функции не являются причинно независимыми в окончательном смысле; они не возникают буквально из небытия. Радиоактивный распад, например, все еще должен происходить внутри радиоактивного материала и в физической области, регулируемой математически описываемыми законами. И все, что происходит в квантовом поле или вакууме, зависит от этого поля или вакуума (а этот вакуум, как известно, не есть ничто). И вся физическая реальность контингентна, то есть зависит от некоей причины бытия как такового, поскольку существование – это не внутреннее физическое свойство и поскольку никакая физическая реальность не является логически необходимой.
Однако сегодняшние более изобретательные скептики не пытаются найти какое-то конкретное исключение из универсального правила причинности, так как понимают, что то, что может считаться исключением, всегда будет заранее определяться теми или иными метафизическими предрассудками. Они пытаются просто утверждать, что сама предпосылка, будто в принципе есть ответ на каждый вопрос относительно причин или обоснований вещей, может быть ложной. Это, безусловно, более перспективная стратегия, хотя и уклончивого характера; однако она не из тех, что могут преуспеть. Одна из проблем, «наводящих порчу» практически на все аргументы такого рода, в том, что они подразумевают случайное слияние двух тесно взаимосвязанных, но тем не менее различных принципов: принципа причинности – все, что не имеет причины своего существования в себе должно иметь причину в чем-то за пределами себя – и принципа достаточного основания – любое истинное суждение должно иметь какое-то достаточное объяснение, почему оно верно (это, по крайней мере, самый простой способ его сформулировать). Второй принцип в некотором смысле предполагает первый, поскольку утверждение о событии или существовании какого-либо объекта, как правило, может быть объяснено главным образом ссылкой на причину этого события или объекта. Но нужно помнить, что суждения могут быть истинными по-разному, в зависимости от их формы и содержания, и что суждения не вызваны какой-то причиной (not «caused») в качестве истинных, даже если они истинны потому, что точно описывают, как что-то было вызвано какой-то причиной. Это важно, потому что многие философы готовы согласиться с тем, что аргумент от контингентности действительно удачен, если на самом деле принцип достаточного основания верен, но затем они заявляют, что этот принцип на самом деле ложен: мол, не все можно объяснить.
[54]
