— Но... ты ведь... не очень голодный, Унылик?
— Очень даже сильно голодные, — сообщил тролль.
Я отчаянно пытался припомнить собственное заклятие.
— Токо Унылики Савы кушать не моги, — пояснил тролль. — Савы быть вкусные, но быть друзья. Савы спасать Унылики — Унылики спасать Савы. Если кушать, друзья не быть.
Я громко и облегченно вздохнул и немного успокоился. Унылик, оказывается, понял, что кушать друзей и одновременно иметь их нельзя*
[28]
.
— Я рад, что ты... что ты понял это, Унылик.
Тролль пожал плечами.
— Еда много. Друзья мало. Люди вкусный, а олень тоже вкусные. Овца и кролик вкусный. Даже рыбки.
Ясное дело — тут не было недостатка в рыбных блюдах.
— Ты пробовал в последнее время вкусную рыбку?
— Угу! — весело облизнулся Унылик. — Большие рыбки, как Унылики — такие большие. Плавник посередине спина — такие острые, носы тоже острые, а зубы какие у Унылики. Ух, вкусные рыбки!
Акула? Он сразился с акулой и победил? Вот и слушайте, что вам говорят на тему «ешь, не то тебя съедят!».
И это даже не ленч? Закуска, так сказать?
Я решил удостовериться, пойдет ли Унылик со мной, если я отправлюсь обследовать остров. Я изучающе посмотрел на верзилу. Да, глаза его по-прежнему голодно блестели, но было в них еще кое-что: укоренившееся глубокое доверие и что-то сродни восхищению. Я, можно сказать, был шокирован. Унылик относился ко мне, как к кумиру. По его мнению, я был неспособен совершить ошибку, я был непогрешим.
Я был потрясен. И еще мне захотелось развернуться и убежать. Когда кто-то вот так вам поклоняется, желательно, чтобы и вы поклонялись ему с такой же силой. Дружба означает ответственность. Друзья — это значит связь, это значит долг. Я чувствовал себя так, словно меня засасывают зыбучие пески.
А потом я вспомнил: я-то здесь, собственно, оказался из-за друга.
И я в ужасе понял, что в какой-то миг в цепи событий я таки сдался, оказался повязанным. Ладно, Мэт, может, сам так не думал, зато так думал я.
Но ведь это все-таки не значило, что дружба с Мэтом связывала меня по рукам и ногам. Если бы я потерял рассудок, я бы мог заявлять на него права, бегал бы за ним, как собачонка... Мэт на меня никогда никаких прав не заявлял, ну, разве что порой ему хотелось со мной пообщаться — и то это происходило исключительно по обоюдному согласию. Даже тогда, когда он попадал в беду, он от меня ничего не требовал. Теперешнее приключение — это ведь я сам так захотел.
И тут я уразумел, что этот косматый верзила, этот уродливый тролль видел во мне куда больше добродетелей, чем я сам. Я подумал и решил, что лучше не указывать ему на ошибку. Ох, и погано у меня было на душе... Я просто не мог себе представить, что живое существо ставит меня выше своих жизненных инстинктов. Короче говоря, я был тронут.
Но сказать об этом троллю я не мог. Я подошел к нему поближе, стараясь забыть о его тошнотворном запахе, протянул руку, дружески похлопал его по боку и сказал:
— Пошли. Раз я здесь, то тебе не обязательно слоняться по берегу и ждать меня. Ты же меня уже нашел, так что этот приказ отменяется. Пошли поищем наших товарищей.
Но тролль не двинулся с места.
— Сав?
— Что, Унылик?
— Ты могли опять делай клятие? Не люби моя кушай друзья.
Я сглотнул подступивший к горлу комок и поскорее согласился. После чего скороговоркой протараторил заклинание. В конце-то концов, если троллю так хочется избавиться от искушения, зачем с ним спорить?
Конечно, я по-прежнему ни в какие чудеса не верил. Смерив тролля взглядом, я нахмурился. Глазки у него по-прежнему поблескивали.
— Мне кажется, не сработало, — проворчал я.
— Ой, угу, угу, все сработало! — принялся заверять меня Унылик. — Теперь Унылики хотей кушай все-все, только не Савы!
— Не Савла и не остальных наших товарищей, — уточнил я.
Я решил было произнести заклятие еще разок, включив в него имена Фриссона и Жильбера, — просто для спокойствия.
Но передумал. Лучше уж прочту заклятие тогда, когда мы их найдем. Чувство голода поможет мне уговорить Унылика покинуть берег и тем самым отменить приказ, данный ему Тимеей.
— Товарищи! — горячо воскликнул Унылик. — Мы ходить к наши товарищи!
И он вломился в кусты и быстро зашагал внутрь острова.
Я поспешил за ним, твердя про себя заклинания. Унылик сказал, что меня есть ему больше не хочется, значит, так оно и было. Правда, чудо оказало действие на его желудок, а не на мозги, — но у меня получилось. И сейчас не время с этим спорить.
Я мог представить, как это все произошло: Тимея вышла из пышных зарослей, практически голая, Жильбер покраснел как маков цвет и просто не знал, куда глаза девать. Ясное дело — это зрелище на корню срубало все его идеалы, все понятия о благородном житье. Фриссон же такой высокой нравственностью не страдал — вот и пялился на нимфу, как рыбка, попавшаяся на крючок. Небось и воздух ртом хватал, как эта самая рыбка, ну и, соответственно, пошел к ней, как какой-нибудь зомби. Словом, управлять ими обоими ей труда не составило.
Ну а как будет со мной?
Я думал об этом, продираясь за Уныликом сквозь кусты. Здешнюю растительность нельзя было назвать джунглями. Средиземноморье — это даже не тропики, а субтропики, посему здешний лес — это самый что ни на есть настоящий влажный субтропический лес. Мне, североамериканцу, многие цветы и деревья оказались знакомы, однако к такому количеству лиан я не привык. Они обвивали стволы, свисали с ветвей. Подлесок кончился ярдов через десять после того, как мы отошли от опушки, но зато появились цветы — всюду, куда только проникали солнечные лучи. Их аромат наполнял воздух, навевал воспоминания о ночных свиданиях, о тех подругах, что не ленились всякий раз являться с новой прической, и...
Нет. Эту мысль я запечатал большой тяжелой пломбой и изо всех сил задумался об... апельсинах. Окрестности на меня так действовали или нимфа распустила чары? Или наблюдалось что-то вроде самовнушения? В любом случае Тимея пыталась расслабить меня, размягчить, настроить на чувственный лад, подготовить к своему появлению.
Да уж не паранойя ли у меня началась? И верное ли тут слово «началось»? Может быть, я просто чего-то недопонимал? Или вообще мои мысли мне не принадлежали?
А деревья вдруг исчезли. И мы оказались на покатом лугу, по которому бежал ручей. Я ошарашенно оглядывался по сторонам, совершенно сраженный буйством запахов и цветов, количеством разноцветных бабочек всевозможных размеров. От ароматов закружилась голова... Я отчаянно пытался ухватиться хоть за какое-нибудь напоминание, что все не просто так, что на меня влияют...
