— А как с колдуном быть, господин Савл? — спросил Фриссон.
— Видел фигурку, которую я мастерил из бечевки?
— Видел, но не сказал бы, что это — произведение искусства.
— Ты бы лучше сам для себя решил, кто ты такой: художник или критик. Ладно, назовем ее моделью. Тебе когда-нибудь приходилось играть в эту игру вдвоем?
— Да, когда я был маленький.
— Вот и славно. Давай-ка впадем в детство. — Я поднял с земли бечевку и принялся снова плести «колыбель». — Вот так. А теперь — вот так.
* * *
На дороге появилась армия. Они шли в ногу и распевали низкими баритонами походную песню, в которой слышались угрожающие нотки. А мы расселись на дороге. Сердца наши бешено колотились. Фриссон дрожащими пальцами снял с моих рук «колыбель для кошки». Жильбер стоял за нами, пристально вглядываясь вдаль, в полной готовности щелкнуть пальцами и тем самым отдать приказ своим ополченцам. Он тоже нервничал, но говорил, что больше всего боится, как бы какой-нибудь торопыжка не перепсиховал и не рванулся в бой раньше времени.
Авангард нас заметил — воины подняли крик и побежали. Их сапоги оглушительно топали.
Жильбер дождался, когда до борозды врагам осталось добежать всего пятьдесят футов, и просигналил своим подчиненным.
С деревьев по обе стороны дороги на воинов королевы обрушился град камней. Потом из леса выскочили пятьдесят крестьян и принялись стрелять из рогаток.
Вражеские бойцы разразились воплями ярости и боли. Передовая линия бросилась на нас, но наткнулась на стену и отскочила. Они снова кинулись к нам, выставили алебарды — и отлетели от невидимой преграды. При этом их перевернуло в воздухе, и их оружие обрушилось на их же соратников. Воины взревели, но на сей раз в их крике страха было куда больше, чем гнева.
Их товарищи выпустили тучи стрел по деревьям вдоль дороги. Стрелы полетели...
...а потом отскочили от стены и полетели обратно.
При этом обратно они летели с той же скоростью, что и туда, и поэтому угодили не в крестьян, а в королевских воинов. Воины громко заорали от удивления и тревоги, а тут на них обрушился новый град камней. Камни попадали в лоб, в виски, сбивали шлемы, ломали ключицы. Солдаты врага падали наземь, издавая крики боли.
Но вот среди них появился колдун, он что-то запел и принялся делать руками пассы.
Я снял с рук Фриссона «колыбель для кошки». Он поддержал хрупкую конструкцию большим пальцем, а я пропел:
Знаю я, ты многое умеешь:
Сколь ни вейся, а конец видать.
Но на шее колдуна-злодея
Я хочу тебя узлом связать!
Распевая последнюю строку, я туго натянул бечевку, и большой палец Фриссона оказался плененным.
А песнопение колдуна закончилось жутким воплем, будто что-то невидимое взяло и пришпилило его руки «по швам». Он пытался освободиться, запнулся за упавшего солдата, покатился по земле, что-то крича.
— Почему же он петь-то не может? — промолвил Фриссон, выпучив глаза.
— Потому что я парализовал его язык, — ответил я. — Слышишь: он выкрикивает только гласные звуки. Пробует пропеть заклинание, но у него это никак не получается без согласных.
Я продолжал сжимать бечевкой палец Фриссона. Только тогда, когда он начинал синеть, я немного ослаблял шнурки. Немного погодя вопли, стуки и бряцание металла стихли и сменились стонами.
— Они все пали, — сообщил мне Жильбер. — Может, послать людей, чтобы добили раненых?
Там еще остались живые? Я все время думал, что пущенные из рогаток камни убивали воинов врага, а не просто сбивали с ног.
— Не надо. — Мне пришлось откашляться, потому что голос у меня дрожал. — Нет, нам гораздо важнее добраться до столицы. И потом, большинство из них — всего-навсего деревенские парни, которых забрали в армию против их воли. Да они с превеликой радостью отправятся по домам, дай мы им такую возможность.
— Это точно, — согласился Жильбер. — Но чтобы у них такая возможность появилась, колдун должен умереть.
От его слов сердце у меня ушло в пятки, но я понимал, что он прав. Если колдуна оставить в живых, он быстренько соберет остатки армии, и они дружно ударят нам в спину.
— Но... может быть, стоит дать ему шанс покаяться?
— Можно, но все равно после этого его надо убить. Не убьем — он снова заключит сделку с Сатаной, как только мы скроемся из глаз.
Я понимал: Жильбер прав, но как же мне не хотелось этого делать!
— Если мы хладнокровно его убьем, значит, мы и сами начнем продавать души Дьяволу.
— Это верно только тогда, когда мы говорим о воинах-крестьянах, — раздраженно возразил Жильбер. — Но не о тех, кто ими командовал. Рыцарь и колдун должны умереть, иначе они придумают, как убить нас.
— Да, я знаю, что ты прав, — вздохнул я. — Возьми брата Игнатия и с десяток человек, чтобы охраняли его. Да передай с кем-нибудь, как свяжете колдуна по рукам и ногам, чтобы я мог отпустить Фриссона — вон у него палец как посинел.
Жильбер глубокомысленно глянул на посиневший палец поэта и изрек:
— Вы поистине удивительные люди — что ты, господин Савл, что ты, господин Фриссон.
— Это тебе так кажется только потому, что мы совершаем неожиданные поступки, — заверил я сквайра. — Многих это выбивает из колеи. Ну, ступай, отправь кого-нибудь в Чистилище, Жильбер.
И он пошел.
Эта армия оказалась не последней из тех, что встретились нам на пути, но справились мы с ней легко — потом так легко нам уже не приходилось. Следующее войско пошло на хитрость. Нас окружили с четырех сторон. Но у нас была лучшая в стране разведка — пара десятков местных крестьян, которые знали окрестности как свои пять пальцев. Они незаметно подобрались к расположению противника, запомнили, как стоят войска, сколько у врага народа, и, когда войско ударило по нашему лагерю... оно обнаружило там только пару сотен чучел, которые развалились под первыми же ударами мечей. Ну а потом наши бравые бойцы принялись с деревьев обстреливать врагов камнями — лучники не успели и по стреле выпустить, как на них обрушился град булыжников. Конечно, их колдуны расколдовали мое невидимое поле, и мы потеряли двенадцать человек, но враги-то — две тысячи.
Третье войско попыталось заманить нас в ловушку. Они прихватили с собой десяток хорошеньких девиц. Те принялись танцевать эротический танец при луне, параллельно раздеваясь. Но брат Игнатий и его собратья-монахи быстренько прошлись по нашему лагерю и растолковали крестьянам, что все дамские прелести в данном случае есть не что иное, как происки Сатаны. Наши мужчины выстроились в шеренги и промаршировали мимо, чем вызвали страшный гнев молодых дам — те осыпали нас проклятиями и оскорблениями. Нам с Фриссоном это надоело, и мы придумали заклинание, в результате которого эти дамочки должны были явить свое истинное обличье. И когда перед нашими бравыми парнями предстала кучка голых морщинистых старых ведьм, парни поежились, отвернулись и зычными голосами восславили брата Игнатия.
