Нет — полумеры и еще раз полумеры! Например, небольшая гроза. Это даже приятно, когда можешь справиться с ветром. Но когда шторм нарочно издевается над тобой, именно над тобой, это нервирует. Нет, я вам еще раз повторяю: если бы шторм немножко притих, я бы его сразу возлюбил. Мне бы только зюйдвестку, и все...
Вреда-то ведь не будет. И я попробовал:
Ты, видать, меня не понял, или я сказал невнятно:
Дуй в полпорцию, не боле, у меня же нет зюйдвестки!
Если ты меня не понял, объясню для тугодумов:
Никаких таких чтоб штук, что зовут девятым валом,
Утихай, братишка-ветер, подобру и поздорову!
Мы ж с тобой договорились — пилим к острову Тимеи,
Значит, дуй, убавив силу, в этом самом направленьи
И при этом постарайся не разбить меня о рифы!
Гром грохотал, трещал, и... я готов поклясться — в его раскатах мне слышались проклятия. Но и проклиная меня, он звучал все тише и тише. Мало-помалу утих и ветер. Мой парус облегченно вздохнул. Дождь шел по-прежнему, но уже не так сильно, как раньше. Я дрожал и чихал ежеминутно. Что толку, если я попаду на остров Тимеи подохшим от пневмонии? Да даже и живым, но в горячечном бреду? Как же мне хотелось обзавестись зюйдвесткой... но я выругал себя за нежность. Ну, дождик, ну и что? Ведь только вчера чего бы я только ни отдал за этот дождик! Я стиснул зубы и решил терпеть.
Налетел шквал. Я обмотал линь вокруг банки и изо всех сил вцепился в румпель. Первый час я терпел, но потом начал уставать. Я ничего не видел — веки разбухли и закрывались. Далеко ли до острова Тимеи? Мне всегда казалось, что средиземноморские острова расположены архипелагами.
Наконец небо прояснилось. Далеко позади прозвучал последний раскат грома, дождь перешел в морось. Но я по-прежнему дрожал. Ветер, к счастью, не ослаб. Он толкал мою лодку вперед. Но, к несчастью, он был настолько силен, что зубы мои продолжали выстукивать дробь.
А потом я увидел на горизонте темную точку.
Я сразу несказанно обрадовался. Уцепился покрепче за румпель и подставил усмехающееся лицо ветру, который обдавал меня соленым душем. Я своими глазами видел свое спасение.
Мысль о спасении росла вместе с темной точкой. Скоро точка выросла настолько, что заняла большую часть горизонта. Все было замечательно — попутный ветер так и будет гнать меня до самого берега. А если там рифы? Впереди слышался зловещий рев волн. Мне удалось-таки отцепить онемевшие пальцы от румпеля, ухватиться правой рукой за его рукоятку и вовремя отвязать узел на лине. Потом я повис на веревке и, морщась от боли, опустил парус, чтобы его не порвало и не унесло ветром. Веревка жгла ладони — впервые за многие часы я ощутил тепло. Сначала чересчур жарко и сухо, потом слишком много воды и холода. Я жаждал попасть туда, где было бы всего понемножку.
Шлюпка сбавила скорость, и как раз вовремя — я увидел, что и по правую, и по левую руку из воды торчат скалы. Но я успел разглядеть и узкий пролив между ними.
Я с огромным трудом провел лодку между скалами, даже не зацепившись за них. И тут на дне лодки я заметил шест. Я схватил его и принялся отталкиваться от скал и, к своему удивлению, довольно быстро отплыл от них.
Обернувшись, я увидел, как на меня несется берег. То есть я догадывался, что на самом-то деле это моя лодка несется к берегу, и постарался взять себя в руки и испытать наслаждение. А почему бы и нет? Рифы остались позади, накат — не страшнее, чем в Малибу.
Лодка ткнулась в песок, а я додумался выскочить и подтянуть лодку за нос, пока ее отливом не уволокло в море. Накатила новая волна, и я отвоевал еще ярда два. Еще одна волна. Я закрыл глаза и потянул лодку изо всех сил. Она пошла вперед. Легко. Слишком легко.
Открыв глаза, я отскочил назад, чтобы она в меня не въехала, и... увидел две громадные ручищи, толкавшие посудину сзади. Я продолжал тянуть лодку на себя, и вот... показались глазища величиной с блюдца, широченная волосатая грудь, и гигант навис надо мной, улыбаясь во весь рот, полный острых зубов. Сердце ушло в пятки и отчаянно пыталось спрятаться в моих ботинках.
Но тут я узнал его и подпрыгнул от радости.
— Унылик!
Чудище улыбнулось еще шире и радостно закивало верхней половиной тела.
— Угу! Угу! Унылики! — Громадные ручищи обняли меня и прижали к твердокаменной груди, а басовичый голосина ласково приговаривал: — Унылики такие счастливые видеть Сава!
Пахло от него тошнотворно — надо не забыть и научить его элементарным азам гигиены.
Наконец мне удалось вымолвить:
— Я тоже очень рад видеть тебя, Унылик.
И, как ни странно, я действительно был этому рад.
После всех мук, пережитых в пустыне и в океане, так приятно было увидеть хоть кого-то знакомого. И потом, Унылик уже не раз спасал мне жизнь.
Вот только все равно меня не очень устраивала опасная близость к его острым зубам.
— Да, я очень рад видеть, тебя, Унылик, но... но не отпустишь ли ты меня, а?
Он не протестовал, но... и не торопился. Он не сводил с меня глаз, и могу поклясться: по его клыкам сбежали капли слюны.
Тролль сглотнул, а потом облизнулся.
— Отпусти меня, Унылик!
— Угу, угу! Отпустить.
Наконец ноги мои коснулись песка, и тролль отпустил меня. Я облегченно вздохнул. «Ну же, Савл, тебе нечего бояться!» Думаете помогло? Нет, не помогло!
— Ты просто не поверишь, до чего я рад тебя видеть. А что ты тут делаешь? Я-то думал, ты до сих пор на материке.
— Ма-те-ри-ке? — ошарашенно проговорил тролль.
— Ну... в Аллюстрии. Там, где мы с тобой познакомились, — уточнил я. — Там, где мы боролись с Сюэ... то есть со злобной королевой.
— Королевой! Ух-х-х-х! — Тролль попятился. — Королева найти нас. Люди в ракушки! Плохие!
«Нас?» Значит, Унылик каким-то образом разыскал остальных? Выходило, что все вернулись на материк, а их там уже поджидала королева, выставив с десяток рыцарей. Мне стало худо.
— А Фриссон не мог сделать так, чтобы они исчезли?
— Угу, угу, — кивнул тролль. — Два исчезнуть! Но у люди в ракушках бывать заклинательный люди!
— У боевого отряда был колдун?
— Угу, угу! Плохие, плохие! Портить заклинания Фиш-шоны! Люди в ракушках его как ударить — бух! — Для пущей выразительности Унылик стукнул кулаком по руке.
Совладав с собой, я спросил:
— Ты хочешь сказать, что двое рыцарей сбили его с ног?
— Угу, угу! И он уснуть. А другой люди в ракушки бить Жибберы и меня тоже побить!
— А я как раз гадал: ты-то дрался или нет. — Хотя трудно было бы представить себе обратное. Думаю, сражение так ярко запомнилось ему потому, что, по его понятиям, после битвы с раком за всякую победу над существом, одетым в панцирь, полагалась награда — сытная трапеза. — Скольких ты укокошил?
