После ягуара видели ловящим рыбу в озере. И кому-то пришло в голову, что зверь на самом деле был самкой, да к тому же беременной. А еще через некоторое время в газете появилась заметка, в которой говорилось, что возле озера теперь обитает детеныш ягуара. Вальтер долго еще говорил о ягуарах, я же разглядывал прикнопленный к деревянной стене календарь, выпущенный к десятой годовщине первого совместного космического полета СССР и ГДР.
– Вальтер, знаешь, по-моему, я видел этого ягуара.
– А, значит, ты тоже сумасшедший, как Луна? Где же ты его видел?
– Только он был серебряный, – сказал я, – а не черный.
– Ты здесь его видел или возле университета?
– Не помню.
Вальтер затушил сигарету в жестянке из-под сардин.
– Когда я буду знакомить тебя с сестрой, лучше сказать, что мы просто друзья. Ты не против?
– Я не против.
Он указал на пару светло-розовых балетных туфель, лежащих под столом.
– Это туфли Луны. Она часто танцует, чтобы успокоиться, когда не может уснуть ночами.
Перед отъездом мы прибрались в доме, а когда запирали входную дверь, я заметил припаркованный напротив участка Вальтера белый «Вартбург»
[8]. В салоне сидели двое, курили и разговаривали. Я шепотом сообщил о наблюдавших за нами мужчинах Вальтеру, он обернулся, но, кажется, ничего не увидел. На крыльце между нами состоялся странный диалог.
– Вальтер, – сказал я, – перестань все время печатать на машинке.
– Сол, ты определенно сумасшедший, – ответил он.
Но я заметил, как, убирая ключ в карман, он быстро покосился в ту сторону, где стоял несуществующий «Вартбург».
10
Когда я наконец-то впервые увидел Луну, она стояла вниз головой.
В гостиной, возле печки. Методично расчесывала свои длинные волосы и одновременно читала книжку. Лица ее я рассмотреть не мог, потому что она согнулась практически пополам, так что кончики очень светлых, почти белых волос касались ковра. Читала она «Вопль» Аллена Гинзберга, и я спросил, как ей удалось раздобыть эту вещь.
– Через Райнера, конечно.
Мне поначалу показалось, что она шепелявит. Но после Луна объяснила, что под языком у нее таял крошечный кусочек шоколада и болтовня могла бы испортить все удовольствие. Шоколад ей прислала ко дню рождения тетка из ФРГ, и Луне хотелось, чтобы его хватило на дольше. В свои двадцать пять она, в отличие от крупного мускулистого брата, была очень миниатюрная. Она разогнулась, тряхнула головой, и светлые, как облака, наэлектризованные от расчески волосы, окутали ее до самой тоненькой талии. Когда она наконец подняла на меня глаза, мне показалось, что она нарочно медлила, будто набиралась сил, прежде чем взглянуть на что-то пугающее, или волнующее, или опасное. Глаза у нее оказались светло-зеленые, а кожа словно светилась изнутри. Ее черты были куда более резкими, чем у Вальтера. Его лицо будто бы пока не до конца сформировалось, казалось, он еще только становится собой, и мне это чертовски нравилось. Как и то, что он постоянно смотрел на меня. Просто не в силах был глаз от меня оторвать, что, признаюсь откровенно, мне очень льстило. С Луной же все было иначе – она как будто не могла решиться на меня взглянуть. Мы вежливо поздоровались за руку, и Луна спросила, хорошо ли мы с ее братом отдохнули в выходные на даче.
– Да, спасибо. Мы ходили за грибами и пили что-то очень крепкое. Приятно было немного отвлечься от научных изысканий.
– На тебе его джинсы, – заметила она. – Они тебе велики.
– Да. Я отдал ему свои Wrangler’s.
В зеленых глазах Луны, будто в двух зеркалах, я видел собственное улыбающееся отражение. Казалось, я внезапно раздвоился, что в определенном смысле было правдой. Здесь, в ГДР, мне пришлось учиться не быть собой.
– Сменял Wrangler’s на Wrangler’s? В чем же смысл?
– Я пролил на его джинсы кофе.
Она расхохоталась и, словно демонстрируя какую-то балетную позицию, вскинула руки над головой, так что они образовали в воздухе букву «О».
Кусочек шоколада у нее под языком наконец растаял, и она проглотила остатки.
– Лучше бы ты мне их отдал. Я стройнее Вальтера, и ты тоже, кстати. Его джинсы с тебя сваливаются. А ты что, только одну пару с собой привез?
В Восточный Берлин я приехал с сумкой, в которой лежали невзрачный костюм, два галстука и две пары джинсов. Костюм и галстук я надевал, отправляясь в библиотеку или читать лекции студентам, обучавшимся в университете по программе культурного обмена. Дома, в Лондоне, у меня джинсов, конечно же, было множество. Но здесь мне не хотелось подчеркивать, что я человек с Запада, а по джинсам это мгновенно все понимали. Луна начала расспрашивать меня, что еще из ассортимента изобильных лондонских магазинов я взял с собой, и мне стало не по себе. Она будто бы ждала от меня какого-то подарка. И вообще-то я должен был его привезти.
– Постой-ка, Луна. У меня ведь есть кое-что для тебя.
Я порылся в серой холщовой сумке и достал конверт с фотографиями, который прислала мне Дженнифер. Помедлил немного, выбирая, какую из них отдать Луне. В конце концов я протянул ей ту, на которой шел по переходу босиком, сунув руки в карманы пиджака, купленного в «Лоренс Корнер».
– Извини, что не привез настоящих Битлов, – сказал я.
Луна бережно взяла фотографию обеими руками и принялась внимательно ее разглядывать. А потом, будто бы обращаясь к снимку, прошептала:
– Я просто обязана попасть в Ливерпуль. – Кончики ее наэлектризованных расческой волос прилипли к черным и белым полоскам зебры на фото. – Устроюсь на работу в больницу. Заработаю денег, приеду на Пенни-лэйн и пообедаю жареной рыбой, как поется в песне
[9]. – Она поднесла фотографию к губам и поцеловала. – Спасибо, Сол. – Затем она указала пальцем на мой белый костюм из «Лоренс Корнер». – А это что?
Я встал у нее за спиной и из-за ее плеча взглянул на фотографию. Луна имела в виду три маленьких пятнышка на кармане моего пиджака.
– Наверное, кровь.
– Я так и подумала, – сказала она.
Я рассказал ей, что в день, когда был сделан снимок, меня едва не переехали. Как я упал на переходе, выставив вперед руки, чтобы не удариться, и как потом никак не мог остановить кровь, льющуюся из разбитых костяшек.
– А кто снимал? Фото просто отличное. Потрясающее!
– Моя подружка.
– Как ее зовут?
– Вообще-то она бывшая подружка.
– Но имя-то у нее все-таки есть? – Зубы у Луны были неровными, наезжали друг на друга, а между передними маячила заметная щель.
