Я лежал на асфальте. Возле моей руки валялся мобильный телефон. Из него доносился мужской голос, кричащий что-то злое и обидное.
Да пошел ты, ненавижу тебя, домой можешь не являться…
Ботинки мои тоже валялись на асфальте. В глазах замелькали голубые всполохи. Человек, плакавший кровавыми слезами, сказал мне, что приехала «Скорая». Два парамедика принялись поднимать меня на носилки, и в голове у меня внезапно зазвучал голос Луны: «В твоем теле, Сол, курсирует больше галлона крови. Когда в организм попадает инфекция, с ней борются белые кровяные тельца».
2
Отец ел сэндвич прямо у меня над головой. Он отщипнул кусок хлебного мякиша и скатал его в шарик.
– Ты умер.
– Пока нет. Это ты чуть не умер.
Изо рта у него пахло рыбными консервами.
– Где твой «ястреб»?
– Артрит. Рука не двигается. Я теперь с ходунками хожу, сегодня, правда, их дома оставил.
– Разве ты миссис Стеклер?
– Я, сынок, мистер, а не миссис.
Мне вспомнилась моя статья о Сталине. Его отец, Бесо, с возрастом совсем обезумел. А ведь в юности был обходительным красавчиком, знал несколько языков – русский, турецкий, армянский и грузинский. Ему было всего пятьдесят пять, когда он умер, и похоронили его в общей могиле. А его сын сменил фамилию на Сталин, что означало «человек из стали», и стал правителем Советского Союза.
– Я влюблен в мужчину.
Бесо рассмеялся на грузинский манер. Я все ждал, когда же он позовет моего брата и прикажет ему поколотить меня. Он же оглядывался по сторонам – явно что-то искал.
– Я только что вернулся из ГДР. Народ там мечтает быть свободным и путешествовать по всему миру.
Отец ткнул пальцем куда-то в направлении моего лица.
– Всем этим капризным интеллигентишкам, проклятым капиталистам и разжигателям войн с Запада давно пора заткнуться. Они понятия не имеют, как жилось рабочему люду в прошлом. Как страдал простой народ в царской России. В ГДР не было бездомных и голодных, там у каждого были кров и пища. Именно поэтому границу и приходилось охранять. – Он вынул откуда-то полиэтиленовый пакет. – Тут ожерелье твоей матери.
Руки у меня двигались. Я взял у него пакет и поднес его поближе к глазам. В последний раз я видел свой жемчуг, когда к нему прикасался окровавленный палец Луны.
– В операционной его срезали, но я собрал жемчужины и заново нанизал их на нитку. У тебя стекло во внутренних органах. Разрыв селезенки. Было внутреннее кровотечение. Начался сепсис. Смотри, в мастерской к ожерелью приделали новую застежку. Серебряную. Я б и на золотую денег не пожалел, но они сказали, раз старая была серебряная, такую и надо ставить.
– Лучше бы я отдал его Луне. Ей так понравился мой жемчуг.
– Кто такая Луна?
– Моя любовница.
– Я думал, ты влюблен в мужчину.
– Так и есть.
До меня донесся запах иланг-иланга, и я понял, что Дженнифер Моро тоже где-то поблизости. Я повернул голову, чтобы взглянуть на нее. На ней была шляпа с широкими полями, и потому лица мне было не видно. Я попытался дотронуться до ее волос. И в пальцах у меня оказалась какая-то прядь, но точно не ее – вся серебряная. Я решил, что лучше пока не буду смотреть на Дженнифер, но, кажется, она догадалась, что было у меня на уме.
– Ты в Лондоне.
Голос у нее тоже изменился. Стал ниже. И в нем теперь слышался легкий американский акцент. Я не знал, стоит ли ей доверять, потому что в этот самый момент ко мне подошел Райнер. Куртку цвета хаки он сменил на медицинский халат. От гитары этот предатель тоже отделался, теперь на груди у него болтался стетоскоп. К тому моменту как он оказался возле моей кровати, я уже знал, что хочу ему сказать.
– Тебе нельзя доверять. У тебя трехкомнатная квартира в шикарном новом доме. Ты информатор Штази.
– Может, и так, – ответил он. – Но вряд ли, конечно.
– Райнер – твой лечащий врач. – Дженнифер закинула ногу на ногу, и на меня пахнуло илангилангом.
– Послушай, Дженнифер! Райнеру нельзя говорить ничего, кроме «доброе утро» и «спокойной ночи».
– Доброе утро, Райнер, – произнесла она с легким американским акцентом.
Возле моей кровати стоял какой-то аппарат. И я был к нему подсоединен. Трубками, которые тянулись ко внутренней поверхности моей руки. Не поднимая глаз на Дженнифер, я прошептал:
– Ты получила цветы?
– Вот они, – ответила она. – Не розы, а подсолнухи.
На столе у кровати стоял букет подсолнухов в вазе.
– Вот что я тебе скажу, Дженнифер Моро: это я их тебе купил.
– А я тебе вот что скажу, Сол Адлер: это я их тебе купила.
– Дженнифер, ты получила открытку?
– Какую открытку?
– От беспечного парня, который тебя любит?
– Получила, почти тридцать лет назад.
Райнер исчез.
Она наклонилась ко мне, и я зажмурился. Я пока не был готов на нее взглянуть. Губы Дженнифер коснулись моего лба.
– Дженнифер, ты правда тут?
– Правда.
– А где я был вчера?
– Здесь.
– А позавчера?
Вернулся Райнер. И привел с собой еще одного сотрудника Штази в белом халате. Я помнил этого парня – видел его на вечеринке в Восточном Берлине. Его звали Хайнер. Он сказал что-то о капельнице. А потом оба они повторили то же слово, что до этого произносил мой отец. Сепсис.
Райнер снова исчез. И Хайнер вместе с ним.
– Дженнифер?
– Да, Сол.
– Мне нужно тебе что-то сказать.
– Говори.
– У меня есть другой. Я влюбился в мужчину, и у нас все серьезно.
– В кого же?
– В Вальтера Мюллера. Хочу провести с ним остаток жизни.
– Старая песня, – сказала она. – Это случилось, когда тебе было двадцать восемь. Я, кстати, тоже влюблена в другого мужчину.
Возле кровати появились еще какие-то люди. Я узнал своего брата, Мэтта-Жиртреста, и его вечно поджимающую губы жену. Она напомнила мне, что ее зовут Тесса.
– Рада, что ты пришел в себя, – сказала она. Но что-то мне подсказывало, что ее это вовсе не радовало.
Мэтт навис надо мной.
– Держи руки поверх покрывала. Не то трубки спутаются.
– Гребаный ублюдок, – шепнул я Мэтту, когда он наклонился поближе. Тот вытаращил глаза.
– Мне очень жаль, что так вышло, Сол. Ты долго был без сознания.
Я услышал, как кто-то со скрипом волочет по полу стул. Подтаскивает его к тому месту, где я сейчас нахожусь. Этим местом была кровать. А рядом с ней высился аппарат. К которому я был подсоединен трубками. Мэтт тронул меня за руку.
