Строки эти принадлежат анархисту Барону (Факторовичу), одному из идейных руководителей махновщины в начале 1920 г. Свидетельство столь компетентного лица о том, что леонтьевское дело является делом рук главным образом анархистов, вернее, их руководителя (вероятно, подразумевается Соболев), должно было служить достаточным основанием.
Однако М.Н. Покровский полагает, что акт являлся делом рук главным образом социалистов-революционеров. «До с.-р. добрались не сразу. Раньше появилось воззвание анархистов подполья, которые приписали эту честь себе»
[235].
М.Н. Покровский полагает, что руководителями акта были левые эсеры. Анархисты были одураченным материалом в руках левых эсеров. Ссылаясь на то, что решение о взрыве пришло им в голову лишь за 6 часов до взрыва, после неожиданного предложения Черепанова, Покровский пишет: «Несчастные парнишки – анархисты, которые были потом расстреляны; о мертвых нехорошо говорить плохо, – но это была просто одураченная шпана, которой вскружили голову принципиальные враги большевизма и коммунизма для того, чтобы их использовать. Потом уже в своей прокламации они написали, что на заседании Московского комитета обсуждались меры борьбы с бунтующим народом и т. п.; а вначале с.-р. пришли к ним и сказали, что большевики собираются отдавать Москву деникинцам. И анархисты, которые протестовали даже против угнетения детей, оказались такими квасными московскими патриотами, что решили бросить бомбу…Анархисты были рукой, левые с.-р. были мозгом»…
[236]
Мы не согласны с этим определением. Дело в том, что среди анархистов подполья действительно была одураченная молодежь, но она в акте принимала весьма малое участие. Фактически руководили всем Соболев и Глагзон. Мы не установили прошлого Соболева, но Глагзон был одним из организаторов махновской контрразведки. Он приехал вместе с Черняком к Махно в начале 1919 г., а Черняк, как это нам удалось выяснить на основании архивных материалов ВЦИК, еще в начале 1918 г. организовал на Юго-Восточном фронте контрразведку в одном из многочисленных военных штабов Красной армии, сражавшейся на Донском фронте. Членами штаба в той армии были два коммуниста и несколько анархистов, среди которых был небезызвестный Анатолий Железняков. Штаб этот распоряжением советского командования был расформирован, и судьба анархистской контрразведки нам неизвестна; вероятно, она перешла в какую-либо дивизию, где руководство находилось в руках левых эсеров или анархистов. Надо полагать, что Глагзон, Цинципер и другие будущие участники леонтьевского взрыва, приехавшие вместе с Черняком к Махно, имели до того большой стаж в области контрразведки. Считать их «одураченными парнишками», во всяком случае, не приходится.
Мы считаем, что Черепанова нельзя считать мозгом дела только потому, что он предложил взорвать МК и анархисты, не предполагавшие совершить этот акт, согласились на него. Дело в том, что предложение Черепанова встретило совершенно подготовленную почву. Ведь анархисты предполагали произвести решительный удар по советской власти. Главою организации анархистов подполья Петром Соболевым, обладавшим диктаторскими полномочиями, предполагалось, как сказано выше, организовать взрыв Кремля, для чего ему необходимо было пудов 60 пироксилину, и все усилия прилагались к тому, чтобы достать это количество
[237]. Не все ли равно, взорвать ли Кремль, в котором находится Совнарком, или заседание МК, на котором должен присутствовать руководитель Совнаркома? Анархисты потому, вероятно, и согласились на предложение Черепанова, что намеченная цель приближалась и облегчалось ее выполнение.
Мы отнюдь не умаляем «заслуг» партии левых эсеров, но мы не желаем стушевать позорную роль анархистов. Одно то, что анархисты, «борцы за абсолютную свободу», выступавшие против большевиков при создании ВЧК, которую они сравнивали с охранкой и деникинской контрразведкой, для борьбы с большевиками создали контрразведку, боровшуюся такими методами, перед которыми методы ВЧК казались младенческими.
Чтобы лишний раз проиллюстрировать, что анархисты подполья не были «одураченными парнишками», можно указать на тот факт, что они сумели одурачить нескольких коммунистов, использовав их для своих целей. Так, например, документы архива ВЧК выясняют, что комиссар штаба одной из советских дивизий, сражавшейся на Южном фронте, коммунист, бывший анархист, выдал или продал им несколько бланков штаба дивизии с печатями. Другой коммунист поддерживал все время с ними связь. Здесь и не пахнет «одураченными парнишками».
Но анархисты добились результатов, прямо противоположных своим намерениям. Еще не зная о том, кто совершил этот акт, партия объявила, в связи с приближением Деникина к Орлу и взрывом в МК, партийную неделю, которая дала в одной лишь Москве новых 14 тыс. коммунистов. Когда же рабочий класс России узнал, кто совершил этот акт, анархисты и левые эсеры стали в глазах пролетариата союзниками Деникина. Только после прокатившейся по всей России волны негодования ЦК левых эсеров исключает Черепанова и всю группу так называемых левых эсеров-«активистов» из партии. Но было уже поздно. Истекшее после взрыва время, в течение которого партия сохраняла молчание, еще не зная результатов и надеясь на всеобщее восстание против советской власти, окончательно дискредитировало ее. Об анархистах же говорить не приходится. Арестованный в Москве Барон, будущий руководитель анархо-махновцев в 1920 г., отмежевался от этого акта. Группа, работавшая непосредственно в махновской армии, была отрезана от русских событий деникинской армией, в тылу которой она действовала. Но через полгода и эта группа разочаровывается и методах вооруженной борьбы с советской властью, отходит от махновщины и от динамитной агитации за «абсолютную свободу». Дискредитированный в глазах пролетариата и крестьянства взрывом МК, разочарованный в махновщине и других повстанческих движениях, анархизм сгнил в многочисленных авантюрах. Подавляющая часть оставила ряды анархистов, а остатки были выплеснуты за борт революции, туда, куда были выброшены все остатки старой умершей капиталистической России.
Заключение
Подведем общий итог.
1. Махновщина зародилась и развилась в районе, где структура сельскохозяйственного производства и классовых отношений в сельском хозяйстве характеризовались в основном следующими признаками.
Помещичий сектор – первое: большая величина помещичьего землевладения по сравнению с крестьянским; второе: преобладание крупных землевладельцев над средними и мелкими; третье: сохранение остатков крепостничества (хотя они быстро разрушались под давлением быстро развивавшегося в сельском хозяйстве капитализма).
Крестьянский сектор сельского хозяйства характеризовался: 1) большими размерами надельной и купчей крестьянской земли на хозяйство, 2) более быстрым, чем в других районах, темпом скупки помещичьей земли, 3) большим проникновением капитализма в крестьянское сельское хозяйство, 4) большая, чем в других районах Украины, обеспеченность живым и мертвым инвентарем, 5) экстенсивно-зерновое хозяйство, влекшее за собой стремление к расширению площади своих запашек, встречавшее препятствие в виде монопольного владения земли в лице помещичьего хозяйства, а это влекло за собой 6) более высокие цены на землю в сравнении с другими районами и необходимость вследствие этого для сельской буржуазии отдавать значительную часть своих капиталов на уплату капитализированной ренты вместо вложения в свое предприятие; 7) социальные отношения внутри крестьянства района характеризуются более глубоко, чем в других частях Украины, зашедшим расслоением; 8) большей обеспеченностью буржуазии данного района средствами производства по сравнению с буржуазией другого района; 9) большее, чем в других районах, количество бедноты, однако не влиявшее на социальные отношения деревни, так как вся она отсасывалась в местную металлическую и горную промышленность.
