Не менее грубым искажением истины и смешением и перемещением фактов и ролей махновцев и большевиков при занятии Екатеринослава является и другое утверждение Кубанина, где он подчеркивает: «Махно со своими силами подчинялся штабу отряда (по-видимому, Колоса. – Н. М.) и Екатеринославскому губревкому… Товарищ Колос выделил Махно и часть своих сил под командой Тесленко на помощь Екатеринославу, оставив основные силы на фронте».
В своих полных записках о движении махновщины я этого коснусь подробно. Сейчас же отмечу по поводу этого места большевистской поддержки то, что от дня 27 декабря 1918 года, когда началось наступление наших объединенных сил – махновских, включая сюда и анархистские, большевистских и левоэсеровских – на Екатеринослав, у большевиков на всей Екатеринославщине и далее по направлению Крыма, Одессы, Киева и Полтавы никаких вооруженных сил не было. С этого же дня и отряд Колоса, и левоэсеровский отряд, и весь губревком подчинялись в оперативном отношении мне и моему объединенному штабу.
Бой длился четыре дня и четыре ночи. И лишь по окончании боя или, по крайней мере, под его конец губернский комитет партии большевиков рискнул было произвольным образом, что называется, нахрапом, обойдя мой штаб, наше объединение, и назначил из своих членов коменданта города, комиссара почты и телеграфа, комиссара путей сообщения, начальника милиции и другого рода начальство. Все эти большевистские партийные избранники не то накупили, не то конфисковали себе министерские портфели и под мышками с ними пришли в мой штаб, помещавшийся на втором этаже Екатеринославского вокзала.
Вот эти избранники пусть скажут для истории правду о том, что я им говорил, когда, узнавши, что они – избранное от партии губернское начальство, гнал их чуть не в шеи, не только из штаба, но вообще с вокзального этажа. Сам я об этом подробно буду говорить в своем месте. Сейчас же ограничусь тем, что входит в задачу моего ответа на книгу.
В это время большевики особенно определенно показали мне себя в том, что они хотят во что бы то ни стало сделаться политическими хозяевами в жизни трудящихся всей Екатеринославщины, но, не имея своих сил, чтобы водрузиться на этом пути, они стремились достичь этого за счет повстанцев-махновцев. Они, несмотря на то что я не допустил к власти их партийное начальство, которое они выделили из своего состава для всей губернии и дарили свою власть трудящимся, не спрашивая у них об их желании, – примут ли они ее для себя и будут ли ей подчиняться, – они прислали ко мне свою делегацию во главе с неким Гришей, сообщить мне, что они «получили депешу из Москвы от В.И. Ленина, который вас, батько Махно, припоминает по вашей информации его об отступлении красногвардейских и анархистских отрядов из Украины под натиском немецких армий. Он утверждает вас главнокомандующим всеми советскими войсками на Екатеринославщине. Что на основании этой депеши от товарища Ленина и был, дескать, в спешном порядке объявлен, подхваченный, как вам известно, меньшевистской газетой «Наш голос», список членов составленного нами губернского военно-революционного комитета с главнокомандующим всеми советскими вооруженными силами на Екатеринославщине Нестором Махно».
Анархисты, левые социалисты-революционеры, да и сами большевики помнят, что я говорил тогда об этом назначении меня главнокомандующим. Я им говорил: здесь советских войск нет. Здесь главными силами являются революционные повстанцы-махновцы, цели которых всем известны и понятны. Они борются против какой бы то ни было государственной политической власти и за свободу и независимость трудящихся в деле Революции и в ее анархических тенденциях – экспроприировать во всенародное пользование все орудия производства и средства потребления и не допускать над этими прямыми завоеваниями тружеников опеки государства. И для меня, – говорил я, – совершенно непонятно, как товарищ Ленин мог додуматься до того, чтобы назначать меня главнокомандующим, да еще над теми силами, которые не существуют в таком размере, чтобы для них нужен был главнокомандующий.
Тогда же я предложил анархистам, большевикам и левым социалистам-революционерам, вместо назначенного большевистским парткомом для трудящихся губернии начальства, организовать вместе с Екатеринославским профессиональным союзом рабочих и повстанцами временный революционный комитет на партийных началах по пять представителей от каждой из политических и профессиональных организаций, комитет, в задачу которого должны войти: организация населения города и самоохрана последнего и созыв губернского съезда крестьян и рабочих, который и наметит себе для охраны своих завоеваний и связанного с ними нового социально-общественного строительства нужные конструктивные положения.
– Нам, революционерам, – говорил я тогда товарищам, слушавшим меня, – нужно стараться только связаться организационно и полностью с трудящимися и внести на их сходы, собрания и съезды максимум своего идейного влияния исключительно в интересах расширения и углубления социального характера революции.
Большевики, выслушав меня, немного поломались, но с ними мало кто из нас считался в этом вопросе, и они, чтобы не остаться за бортом инициативных групп в развертывавшихся событиях, занялись, как и все остальные, организацией предложенного мною временного революционного комитета на паритетных началах.
Совершенно неверно и примечание гражданина Кубанина к сообщению меньшевистской газеты «Наш голос» о действиях махновцев и большевиков в Екатеринославе, которое он подчеркивает: «Был организован губернский военно-революционный комитет, куда членом и военным комиссаром вошел Махно».
Читателю уже известно, что в подпольный губревком я лично не входил, а имел в нем своего политического информатора. В революционный же временный комитет, организованный по моему предложению на паритетных началах, я не только что не вошел членом, я даже не присутствовал на его первом заседании. За 4 дня и ночи беспрерывного боя на улицах города, во время которого я в большинстве случаев находился на передней линии огня, не сменяясь и не зная ни сна, ни отдыха, я выбился из сил настолько, что никакие просьбы большевиков, левых эсеров, анархистов и повстанцев не помогли им затянуть меня на заседание этого комитета. Я почувствовал серьезный упадок физических сил и свалился на несколько часов в постель.
На второе заседание комитета большевики меня упросили зайти и хотя своим присутствием оказать влияние на повстанцев и анархистов, которые своим поведением против них, большевиков, предрешили их провал в проведении на председательский пост комитета своего представителя, и они, дескать, боятся, что при создавшемся, благодаря отрицательному отношению к ним повстанцев и анархистов, положении они могут провалиться и в выборах товарищей председателя или главного секретаря комитета.
Чувствуя себя менее уставшим, я пошел в комитет и выяснил, насколько беспокойство и плач большевиков за свое положение в Революционном комитете соответствует истине. Я выяснил, во-первых, то, что в выборах председателя комитета анархисты не принимали участия, но советами рабочим и повстанцам-крестьянам поддерживать, вместо мальчишки без всякой самостоятельной инициативы, товарища большевика, пожилого и серьезного товарища из левых социалистов-революционеров. Главный же секретарский пост собрание комитета поручило анархистам, а большевикам без всяких прений предложило занять одно место товарища председателя.
