Вот в этих-то случаях Семен Каретник проверял обыкновенно пулеметы путем пристрелки из них по пяти и десяти патронов, часто сам. Номера их только смотрели на него и, когда нужно, помогали ему.
При таких случаях автор «дневничка», оказавшегося удобным подспорьем большевикам, для их «изучения» и «определения» революционной махновщины, мог записать действия Семена Каретника, притом записать их без проверки или же с бессознательным злым умыслом, рассчитанным так себе, на всякий случай, на предполагавшихся неудачных практических результатах будущего в задачах движения махновщины.
Во всяком случае, я лишний раз подчеркиваю то, что эти положения этого злополучного «дневничка» «жены» Махно ни в основе, ни в деталях своих не содержат никакой истины – они ложны. Фальсификаторская причастность к ним большевиков очевидна, в противном случае они давным-давно положения эти сфотографировали бы и через печать дали бы их нам, благодаря чему можно было бы увидеть в подлинном свете ложь или их самих, или же автора «дневничка». Но именно то обстоятельство, что большевистские верхи за 10 лет своего царствования в стране привыкли действовать успешно против своих подданных силами и средствами фальсификации, – это обстоятельство не позволяет им сфотографировать именно эти положения «дневничка» для печати, ибо они их наполнили своими выдумками, ложью, без которой бороться с нами они не могут. Это то, что делало их всегда лгунами в глазах широкой трудовой украинской крестьянской массы, которая определенно дала им, большевикам, имя «лгуны».
И это не из-за общей ненависти к их партийному политическому деспотизму. Нет, массы не впервые видят большевиков за ложью против махновцев, и они так в их сообщениях изверились, что не верят уже им, когда они иногда пишут правду о чем или о ком-нибудь.
Мне из Украины сообщают, что в большевистской прессе появились сообщения, что ты живешь во Франции, а крестьяне, читая их, говорят: «Лгут большевики, батько Махно ближе, он в Румынии и скоро переберется на Украину к нам…»
Это крестьянское недоверие к большевистским, в данном случае, правильным сообщениям характеризует то, как большевики вообще в своей клеветнической кампании против меня и движения махновщины заврались перед трудовыми украинскими крестьянством (sic! – А. Д.).
Далее, гражд. Кубанин вводит в свою книгу «списочек», поданный большевистским властям, якобы «представителями» махновщины, какими – неизвестно.
Содержание его следующее:
«II–XII-1920 г., в селе Андреевка, по распоряжению Махно было изрублено до 30 человек отряда из комнезаможников и сотрудников Бердянской «чека».
«14-III-1921 г., в Мелитопольском уезде, в с. Рубашевка, по распоряжению Зинковского и жены Махно, убит комнезаможник и три милиционера.
30-III – в селе Вербовое Больше-Токмакского уезда, по распоряжению Зинковского и Галины (жены Махно), убит один предкомисзаможных (sic! – А.Д.) и два совработника…»
Из этих трех пунктов «списка» я первый пункт оставлю в сторону; так как к нему я вернусь специально.
На второй пункт, именно от 14 марта 1920 года, и на третий пункт от 30 марта скажу, что они ложны, потому что они составлены на стержне от действий той группы повстанческих войск, при которой находился Зинковский и жена Махно (читай – члены следственной комиссии. – Н. М.). 10 марта ночью Галина Кузьменко, вследствие усталости, осталась на отдых в одной из немецких колоний, возле Новоспасовки, и, следовательно, не занималась делами комиссии 14 марта.
14 же марта сводная группа повстанческих войск приняла лихую контратаку против 9-й красной кавдивизии под местечком Комары Мариупольского уезда.
Это расстояние более 100 верст от с. Рубашевски Мелитопольского уезда. В этой, руководимой мною непосредственно, контратаке (красному командованию это хорошо известно) я был тяжело ранен, и Зинковский, как начальник личной моей охраны, в это время находился при мне. Следовательно и в комиссии он не разбирал никаких дел, а тем более на 100 верст от меня.
То же самое должен сказать и о третьем пункте списка. 30 марта группа находилась в районе Гришино – Изюм. Галина Кузьменко в Новоспасовке на отдыхе. Это тоже расстояние, отделяющее одно место от другого на добрых 120–140 верст. Прямого телефона между ними не было, чтобы армейская следственная комиссия сговаривалась с Галиной Кузьменко по своим делам. Так же самое и при
Кузьменко не было партизанского отряда, который летал бы на крыльях из Новоспасовки в село Вербовое, расстояние между которыми в 69, приблизительно, верст, и мог привести ей оттуда предкомнезаможных и совработников, чтобы она, сговорившись с Зиньковским, местопребывание которого она каждый день не могла знать, и вместе с ним распорядилась бы убить этих совработников.
Из этого факта явствует то, где и кем эти пункты «списочка» составлены. Однако Кубанин в них усмотрел (вероятно, по приказу ГПУ) отношение махновщины к труженикам деревни и города и подчеркивает, что это и есть «отношение кулаков к активно выступавшей против них бедноты…».
И чтобы не быть голословным, чтобы прикрыть свою партийную подлость, он тут же возвращается опять к «дневничку» «жены» Махно (о котором в начале главы я уже говорил, что Яковлев пользуется им как документом «жены» Махно Ф. Гоенко и за 1920 год, а М. Кубанин пользуется им как документом «жены» Махно Г. Кузьменко и за 1921 год) и говорит: «Сухо и деловито описывает об этом жена Махно в своем дневнике»:
«23 февраля 1921 года, рано утром, часов в 10, наши хлопцы захватили двух большевистских агентов, которые были расстреляны».
«25 февраля. Переехали в село Маерское. Здесь поймали трех агентов по сбору хлеба, их расстреляли» и т. д.
Об этих пунктах «дневничка» «жены» Махно (как большевики выражаются) я скажу лишь одно: будет благоприятное время для выпуска в свет моих полных записок, я восстановлю в них с точностью почти что день за днем, конец 1920 и – до осени 1921 г. факты о действиях и местностях, которые, где и в каких формах были проявлены главными силами революционно-повстанческой армией Украины (махновцев), в отношении большевистских агентов, шпионов и провокаторов вообще и к войскам красной армии в частности. Теперь же я считаю лишь себя морально вправе сказать гражд. Кубанину, что он разнуздался в пользовании злополучным «дневничком» настолько, что свалил все в нем в одну кучу своих грязных замыслов против движения махновщины и, в частности, против меня лично. В феврале месяце 1921 года, в с. Маерском повстанческие войска, в особенности из главных их сил, при которых я всегда находился со штабом, ни одного раза не останавливались. Повторяю: здесь умышленное спутывание времени, спутывание, которое красное командование красных войск, сражавшихся в эти месяцы против руководимого мною революционного повстанчества, при желании восстановить историческую правду, не выгодную для лживого Кубанина, может то же самое подтвердить, ибо ему хорошо известно то, в каких районах оно концентрировало силы красных армий для окружения армии повстанцев-махновцев и где именно в эти февральские дни 1921 г. главные части революционного повстанчества и части красных армий взаимно рубились. Итак, я возвращаюсь к самому существенному.
