Ирина Глебовна перехватила её озадаченный взгляд и ни дать ни взять угадала её мысли.
– Тебе, наверное, кажется странным, что я тут о таких вещах разглагольствую, – тихо произнесла она. – Жизни тебя учу… А сама вот с этими хвостиками нянчусь…
И едва она это выговорила, как внезапно полностью переменилась. Тонкие, обрамлённые мелкими морщинками губы запрыгали, худые руки задрожали, сильная спина ссутулилась. Резким, судорожным движением Ирина Глебовна сдёрнула с себя очки, уронила их на стол и спрятала лицо в ладонях.
Ошарашенная Света не знала, куда себя девать. Недоумённо глядя на вздрагивающие плечи сидящей напротив неё женщины, она запоздало сообразила: та недаром с такой грустью отзывалась о том, что считала в жизни самым главным. Так мог бы говорить человек, который этого лишился – и отнюдь не по своей воле.
Между тем Софа, словно что-то понимая, встала, потянулась, соскочила на пол и мягко запрыгнула хозяйке на колени. Ирина Глебовна всхлипнула и, убрав от лица одну руку, опустила её кошке на голову.
– Извини, Светочка, – сипло выдавила она из себя. – Не удержалась, старая…
Света чуть было не поправила её: «Какая же вы старая?» – но удержалась. Однако чуть погодя всё-таки услышала собственный голос, на удивление ровный и твёрдый:
– Вы можете мне рассказать, если хотите.
Ирина Глебовна вскинула на неё глаза и некоторое время внимательно, не мигая, смотрела. Наконец, после глубокого, прерывистого вздоха, она заговорила – медленно, приглушённо, бесцветно:
– Я ведь не хабаровчанка. Я из Первоуральска – это под Екатеринбургом. Там выросла, окончила школу. Отучилась в педе – тогда ещё свердловском, – вернулась домой. Стала работать в той же школе, куда сама девчонкой ходила. Вышла замуж, родила сына… А там как раз нагрянули девяностые. Нищета, разруха, безнадёга. Мужу месяцами зарплату не давали, я так вообще копейки получала. Ну и начала крутиться-вертеться. Каким-то чудом, через знакомых, попала в отдел кадров на завод, который тогда более-менее на плаву был. Там у меня дела хорошо пошли – за пять лет дослужилась до руководителя всей кадровой службы. На работе, правда, пропадала постоянно, чуть ли не жила там…
Пока она рассказывала, Света без особого труда увидела в ней большую начальницу – энергичную, пунктуальную, требовательную. В элегантном деловом костюме, с собранными в тугую шишку волосами. Заставляющую своих подчинённых невольно робеть под её строгим, оценивающим взглядом.
– …Вот только мне этого тогда мало показалось, – продолжала Ирина Глебовна. – Во вкус, видите ли, вошла. Всё чего-то эдакого хотела. Не в каком-то там посёлке жить, а большом городе. Не на заводе работать, а в по-настоящему крупной фирме… Хотя особой нужды в том уже не было. У мужа дела на работе наладились, получал он неплохо, не пил, всё в дом приносил. А я ж такая была, мне как что в голову ударит… В итоге нашла работу в Екатеринбурге. Международная компания, высокая должность, заоблачная зарплата…
Она взяла со стола несколько бумажных салфеток, торопливо высморкалась, затем долго сидела молча.
– Муж до последнего не хотел переезжать, – нарушая давящую тишину, проговорила она, и её голос зазвучал совсем глухо и отчуждённо. – Убедила его тем, что Дима всё равно туда учиться поехал бы… Я переехала раньше них, чтобы должность не потерять. Снимала квартиру, ждала, пока муж себе работу подыщет. А потом, когда всё вроде бы устроилось… когда они с Димой уже со всеми вещами ехали… вдвоём на машине…
По впалым щекам опять покатились слёзы.
– Сегодня у Димы день рождения… – едва слышно прошептала женщина. – Двадцать шесть должно было исполниться. Твоим ровесником был бы…
Теперь Свете всё стало ясно. Вот почему в поведении Ирины Глебовны неумолимо проскальзывала тень хоть и едва заметного, старательно скрываемого, но всё же безумия. Да, по всей видимости, она обладала очень сильным характером – другая на её месте, возможно, и вовсе спятила бы. Но даже и её разум не вполне выдержал этого кошмарного испытания. Вот почему она сбежала с Урала на самый край страны. Вот почему жила одна. Вот почему так усердно занимала себя чтением и вязанием. Вот почему выглядела так, словно её мало заботил её внешний вид. Вот почему держала кошек… И вот почему она сегодня так настойчиво звала встреченную в подъезде молодую соседку к себе в гости.
Свете вдруг захотелось хоть как-нибудь ей помочь. Но что она могла? Пытаться поучать годившуюся ей в матери женщину, убеждая её в том, что желание переехать в другой город не делает её виновной в смерти мужа и сына? Или с заумным видом начать нести непроходимую чушь о том, что всё ещё устоится, что не поздно начать всё сначала?
Нет уж. Света пока что очень мало понимала в этой сложной, путаной жизни. Куда ей лезть с советами к человеку, который пережил такое, что она, не имевшая ни мужа, ни детей, даже представить себе не могла.
А Ирина Глебовна тем временем подняла покрасневшие глаза и тихо сказала:
– Прости меня, моя хорошая. Я правда не собиралась на тебя всё это вываливать. Знакомых, которые всё знают, приглашать не захотела. Думала, вот, сядем с тобой, чаю попьём, поболтаем… – Она снова опустила взгляд на клетчатую скатерть и зачем-то поскребла её пальцем. – Ты беги уже, наверное, а то Федька твой заждался там небось. Хватит тебе на бабку зарёванную смотреть…
Света нахмурилась: как же ей сейчас оставить Ирину Глебовну совсем одну?
…Хотя почему одну? На коленях у хозяйки тихонько лежала верная Софа, да и Ефим с Василисой, перестав играть, вернулись обратно к людям. Кот-здоровяк сидел рядом с плитой, насупившись и обхватив лапы пушистым хвостом. А молодая кошечка, улёгшись на полу у входа на кухню, встревоженно оглядывалась, время от времени поводя ухом. Она почему-то напомнила Свете маленького ребёнка, который никак не может взять в толк, как себя вести, когда рядом плачет кто-то из взрослых.
Нет, Ирина Глебовна одна не останется.
– До свидания, – негромко попрощалась Света и, встав из-за стола, взяла с подоконника свой телефон. – Не провожайте, я сама.
Она осторожно переступила через Василису, бесшумно проскользнула в прихожую, обулась, подхватила оставленные на трюмо ключи и вышла в подъезд.
…Пока она поднималась на свой этаж, она на какой-то короткий миг успела даже рассердиться. То ли на себя – за то, что попросила Ирину Глебовну поделиться своим горем. То ли на саму Ирину Глебовну – за то, что та всё ей рассказала, хотя могла бы этого и не делать. Однако Света тотчас же устыдилась этих своих мыслей. В конце концов, с неё не убудет. Зато до сих пор терзаемой страшной болью женщине она, может статься, хоть сколько-то, но помогла. Хотя бы тем, что дала ей выговориться.
Зайдя домой, Света взяла на руки встречавшего её у порога Федота, крепко обняла его, а затем устроила у себя на плече и, скинув балетки, стала бродить с ним по квартире.
Она надеялась, что прижатый к щеке тёплый кошачий бок и распевное мурлыканье помогут ей избавиться от охватившего её неприятного, гнетущего ощущения. Не тут-то было. Видимо, разговор с Ириной Глебовной не только взволновал её, но ещё и задел какие-то сокровенные и, вероятно, уже успевшие подзаржаветь струнки её души. Что же именно не давало ей покоя? Свете почему-то очень хотелось это понять, и она, продолжая прогуливаться из комнаты в комнату, начала одну за одной перебирать суетливо снующие в её голове мысли.
