За несколько месяцев до этого, 25 августа, старый друг Павел Лукницкий (в 1920‐е годы он документировал жизнь Ахматовой в своем дневнике) навестил Ахматову в Фонтанном доме:
Заходил к А. А. Ахматовой. Она лежала – болеет. Встретила меня очень приветливо, настроение у нее хорошее, с видимым удовольствием сказала, что приглашена выступить по радио. Она – патриотка, и сознание, что сейчас она душой вместе со всеми, видимо, очень ободряет ее
211.
Несмотря на то, что он пользуется здесь официальной советской идиоматикой, Лукницкий не ошибся, что в это время желание быть со всеми играло положительную роль в сознании Ахматовой, как и других ее современников. Лидия Гинзбург в блокадных записках (во время блокады она, как и Берггольц, работала на ленинградском радио) с одобрением писала «о мужестве, о человеке, делающем общее дело народной войны» и об «общей жизни», со ссылкой на Толстого и «Войну и мир»
212. Для Ахматовой чувство участия в общем деле усиливалось еще и тем, что ей после долгого перерыва удалось напечататься: стихотворение «Мужество» появилось в газете «Правда» 8 марта 1942 года.
Когда они оказались в Ташкенте, Ленинград присутствовал в сознании эвакуированных главным образом в виде тяжелого молчания. Чуковская, разгневанная тем, что один писатель начал разговор о трудностях жизни в Ленинграде, парировала в записках: «Мы о Ленинграде молчим. Или плачем» (1: 416). Они видели Ленинград во сне, и Чуковская записывала такие сны – исполненные тоски по городу и по оставленным друзьям (1: 424). Снился ей и муж, расстрелянный в 1938 году (1: 390.) Когда эвакуированные говорили о Ленинграде, они обменивались известиями о погибших. В конце марта 1942 года Пунины, которым наконец удалось эвакуироваться из блокадного Ленинграда с Академией художеств, проезжали на поезде через Ташкент по пути в другой эвакуационный пункт, Самарканд. Двадцать третьего марта 1942 года (в день своего рождения) Чуковская сопровождала Ахматову на вокзал, где они пытались проникнуть на перрон, чтобы хотя бы на минуту увидеть Пуниных («Пунин, Анна Евгеньевна, Ирочка с Малайкой»): «Вокзал; эвакопункт. <…> Страшные лица ленинградцев. <…> Меня и ее бьют на вокзале дежурные – не пускают на перрон». Первый вопрос – об умерших:
О Гаршине ничего не знают. NN уверена, что он умер. Умер Женя Смирнов. Таня, Вовочка и Валя при смерти. Умерла Вера Аникиева. В дороге умер Кибрик. Пунин очень плох (1: 417).
Добавленная позже сноска указывает, что художник Кибрик, который ехал с семьей Пуниных, на самом деле был жив. Как и в годы террора, люди не знали, кто жив и кто мертв. В другой день (7 мая 1942 года) Чуковская зафиксировала список умерших, оглашенный отчаявшейся NN: «Лева умер, Вова умер, Вл. Г. <Гаршин> умер» (1: 440). К этому времени Ахматова не имела никаких известий ни о сыне, ни о Вове (младшем сыне соседей Смирновых), ни о своем ближайшем друге Гаршине.
Когда до нее дошло известие о смерти Вовы Смирнова (о Леве и Гаршине по-прежнему ничего не было известно), Ахматова откликнулась стихотворением; прочитав его Чуковской, она заплакала (1: 433):
Постучись кулачком – я открою.
Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За пустыней, за ветром и зноем,
И домой не вернусь никогда…
Через десять дней она изменила последнюю строку: «Но тебя не предам никогда». «Это действительно правда», – сказала она Чуковской (1: 437). В июне стихотворение «Вовочка» было опубликовано с посвящением «Памяти Вовочки Смирнова, погибшего во время бомбардировки Ленинграда» (1: 430). В сентябре Чуковская записала: «Оказалось, что Вовочка Смирнов, памяти которого она посвятила стихи, – жив. А Валя умер. И Женя Смирнов, их отец» (1: 477). В последующих публикациях стихотворение было перепосвящено «памяти моего соседа, ленинградского мальчика Вали Смирнова». Для Чуковской, которая зарегистрировала эту историю в своих записках, это означало, что маленький сосед по коммунальной квартире получил бессмертие в стихах Ахматовой.
***
Что же случилось с обитателями квартиры в Фонтанном доме в будущем? (Эта информация содержится в записках Чуковской в разделе «За сценой».) Сын Ахматовой Лев тогда не умер. В 1944 году из ссылки в Сибири ему удалось добровольцем попасть на фронт, и он закончил войну в Берлине. Гаршин пережил блокаду; его жена умерла (на улице, и тело ее обглодали крысы). Пунины доехали весной 1942 года до Самарканда, где они жили по-прежнему по-семейному, несмотря на то что Пунин был связан многолетними отношениями со своей ученицей Мартой Голубевой (она присоединилась к Пуниным после смерти мужа в блокадном Ленинграде). Николай Пунин, покинув Ленинград в состоянии крайней дистрофии, оправился и пережил войну. Весной 1942 года, находясь в больнице в Самарканде, в преддверии смерти, он написал Ахматовой «покаянное письмо» (фраза Чуковской [1: 518]). (Ахматова хранила это письмо, в последние годы носила с собой в сумочке и многим показывала.) Жена Пунина, Анна Евгеньевна Аренс, умерла в Самарканде в 1943 году. (Ахматова разрыдалась, когда узнала о ее смерти.) Игорь Аренс, племянник, который жил с Пуниными в конце 1930‐х годов, потому что его родители находились под арестом, умер от голода в Ленинграде в 1942 году. Когда Ахматова, которая пережила в Ташкенте тяжелый тиф, возвратилась в Ленинград в конце войны, она думала, что едет к овдовевшему Гаршину, но, встретив ее на вокзале, он (согласно устной истории, бытовавшей в их кругу) спросил ее: «Куда вас отвезти, Анна Андреевна?» (Он отвез ее к друзьям.) В конце концов Ахматова вернулась в квартиру в Фонтанном доме с оставшимися в живых членами семьи Пуниных – Николаем Пуниным, его дочерью Ириной и ее маленькой дочерью Анной (Малайкой) Каминской. Муж Ирины и отец Малайки, Генрих Каминский, считался пропавшим без вести на фронте; в 1990 году семья узнала, что он был арестован в 1941 году и умер в отдаленном лагере в 1943 году в возрасте двадцати трех лет
213. Пережившие войну члены семьи Смирновых (Татьяна и младший сын Вова) не вернулись в квартиру. При содействии Союза писателей Ахматова получила и их комнату. Когда Лев вернулся из армии в 1945 году, он смог, как и хотела Ахматова, получить свою комнату, но ненадолго. В 1949 году он был снова арестован. Николай Пунин был арестован за несколько дней до этого. Он скончался в лагере от сердечного приступа в августе 1953 года, ожидая освобождения. В 1952 году семья была вынуждена покинуть Фонтанный дом, переехав в квартиру, предоставленную Ахматовой; вплоть до ее смерти в 1966 году Пунины (Ирина Пунина и Анна Каминская) оставались семьей Ахматовой, деля с ней жилищное пространство и помогая ей в быту. Вскоре после того, как Лев был освобожден из лагеря в 1956 году, он практически прекратил отношения с матерью. После смерти Ахматовой состоялась судебная тяжба за наследство (в основном, ахматовский архив) между Львом Гумилевым и Ириной Пуниной.
