Цупица видел уже кабину подъемника, скользящего наверх. Он мог теперь легко попасть гранатой, но был терпелив. Ждал, пока кабина доедет до середины шахты, и отпустил. Когда это случилось, содрогнулась земля, стальные канаты натянулись и лопнули. Цупица выстрелил, снаряд упал в сторону шахты, как зловещий шершень, и попал в шахту подъемника — в место, где он должен сейчас находиться. Он был, однако, ниже, уже летел в сторону земли. Шахта, сторожевой пост и дрезина видны были очень четко среди искр, сыплющих из-под подъемника. Неожиданно кабина заскрежетала пронзительно. Сработал механизм блокировки. Подъемник остановился в двух метрах над землей. Сверху шахты бухнули дым и пыль, которые сразу же заполонили весь подземный туннель.
Цупица спустился на ощупь, неся второй панцерфауст. Он ничего не видел. Дымящаяся пыль попадала в глаза. Цупица прицелился во второй раз в место, где должен находиться подъемник, и выстрелил. Он услышал стон металла и почувствовал, как его куски пролетели ему рядом с ухом. Он выполнил свою задачу. Обрушил подъемник, Гнерлих не выживет. Подошел к дрезине и коснулся рычага. В его механизме застряли кусочки мусора. Когда двигался, ему показалось, что кто-то вскакивает на дрезину. Он вытащил пистолет и выстрелил в направлении, откуда доносился этот шум.
Землетрясение, пыль и дым заполнили туннель. Мок и Вирт нацепили очки. Под ногами почувствовали дрожь. Мок приложил щеку к шинам. Вибрации были очень четкие.
— Едет! — крикнул Вирту. — Все кончено!
Оба двинулись навстречу дрезине. Через несколько десятков метров остановились и зажгли фонари. Начали ими резко двигать. Так договорились с Цупицей. Тот при виде фонарей должен притормозить и остановиться, чтобы не ударить о стену ее слепой тор. Дрожание становилось все явственнее. Медленно превращалось в грохот. Гул становился невыносимым.
— Что это! — воскликнул Вирт. — Почему он не останавливается?
Это было последнее, что он сказал, а возможно, последнее, что подумал. Дрезина показалась из облаков дыма.
Освещала ее маленькая керосиновая лампа, прикрепленная на борт. Оба Отскочили от ужасной машины и прильнули к стенам. Вирт почувствовал чудовищное притяжение, которому не мог сопротивляться. Потом он услышал скрежет и чавканье. Услышал это, хотя никаким чувством не должен уже ничего воспринимать. Не мог же он видеть и слышать, что куски его тела разлетаются по стенам, а конечности ломаются под колесами дрезины.
Мок тоже почувствовал это притяжение вечности, но ему не поддался. Борт дрезины разорвал его кожаный плащ на спине. Он почувствовал сильный удар в позвоночник и упал на пути. За дрезиной. Обожженное лицо опалили искры. Он лежал на рельсах. Между пальцами протекало у него мягкое, липкое и теплое желе неизвестного происхождения. Он положил щеку на дрожащую шину. Снопы искр сыпались с дрезины, которая тормозила. Мок больше ничего не видел из-за вонючего тумана, состоящего из сажи и дыма, который сквозняк засосал в тоннель подземного города. Не было чем дышать. Зажал пальцами нос и не открывал рта. Все еще дрожали у него перед глазами силуэты двух людей на дрезине: смеющийся комендант Гнерлих держал ногу на окровавленном теле Цупицы. Когда Мок понял содержание своего видения, решил больше не бороться. Он оторвал пальцы от носа и глубоко втянул воздух. В его легкие вторглась огненная гигантская сажа. А потом он услышал грохот дрезины, разбивающейся о глухую стену.
Бреслау, пятница 23 марта 1945 года, шесть утра
Мок открыл глаза и увидел неровный, выбеленный известью потолок. Впечатление неровности вызывали доски, которые заходили одна на другую. Потолок из досок, подумал Мок, где может быть такой потолок?
— Вы в медицинском бараке лагеря на Бергштрассе, капитан, — раздался голос профессора Брендла. — Присматриваю за вами. Спокойно лежите, а я все расскажу.
Мок не выполнил указаний профессора. Сначала пошевелил конечностями. Боль, которую он почувствовал, не была взрывом страданий — скорее, слабым сигналом уставших мышц. Это был знак, что кости целы. Он поднял голову, чтобы осмотреть возможные синяки. Тогда и началось. Кровь потекла из носа и проникла в рот, а оттуда в легкие. Она принесла с собой частицы сажи. Первый приступ кашля опрокинул его обратно на кровать. Второй вывернул желудок. Судорожно схватился за край кровати, и его вырвало в стоящее рядом ведро. Рвота мотала ним как в эпилептических паркосизмах.
На висках он чувствовал нежные руки. Кто-то держал его за голову и следил, чтобы она находилась всегда над ведром. Эти холодные руки были для него прекрасным утешением, нежностью ангела. Опустился вновь на спину и почувствовал острую боль в позвоночнике. Он зажмурился и ждал, пока все внутренние органы вернутся на свои места. Снова почувствовал на лбу прикосновение. Он не хотел открывать глаза, потому что боялся, что ухаживающее за ним существо лишь творение его фантазии, призрак, который исчезнет, когда он вместе с открытием глаз вернется к реальности.
Любопытство одержало верх, он открыл глаза, а тень не исчезла.
Графиня Гертруда фон Могмиц отирала ему лоб. Она носила все то же серое платье. Ее светлые волосы без признаков седины были связаны сзади в конский хвост. Страдания обрисовало сильно ее рот и придало розовую соблазнительную окраску. Темный синяк на виске подчеркивал белизну ее кожи. Побочные действия боли были, однако, облегчены легкой улыбкой — немного насмешливой и отсутствующей. Красивые серо-голубые глаза были теплые и влажные. Графиня вытерла платком рот Мока и отодвинулась со стулом. Он хотел остановить ее, привлечь к себе и поцеловать, но не позволила ему это мысль, которая жестоко вторглась в его разум. Он понял, что нет маски на лице. Ты старый сатир, говорила эта мысль, хочешь одарить это чудесное существо своем старческим возрастом, обвислым телом, хочешь осквернить ее губы хриплым дыханием?
— Latine loqui possumus?
[22] — услышал он голос Брендла.
— Почему? — спросил он по-немецки, не в силах вспомнить ни одного латинского слова.
— Ne custos nostra capiat, quid dicamus
[23]. — Брендел коснулся головы. — Quae elementis humanitatis non imbuta sit
[24].
Мок снова поднял голову и снова почувствовал тошноту. Удалось, однако, исследовать интерьер бараке. Графиня сидела на стуле, профессор Брендел стоял рядом с ней в помятом костюме, а охранница Вальтраут Хелльнер дремала, лежа на кушетке, которая стояла напротив кровати Мока. Двери были открыты. Холод, которым веяло из коридора барака, охватили Мока ознобом.
Графиня укрыла его одеялом и поправила ему под головой грубый мешок, наполненный соломой.
— Пожалуйста, говорите медленно и простыми предложениями. — Огромный, опухший язык мешал ему говорить. — Но сначала дайте пить.
