— Я тебя не убью, Мок — сказал Гнерлих, как будто читая его мысли. — Ведь тебе все равно придется меня преследовать. Все еще должен алкать справедливости. Я ухожу, но ты меня догоняй. Ведь если не выслеживаешь людей, ты не существуешь.
Бреслау, воскресенье 8 апреля 1945 года, пять часов вечера
Мок сидел на кухне и то и дело погружал обожженное лицо в раковину, наполненную холодной водой с уксусом. Его трясло от холода, хотя он разжег под кухней и тепло оделся в несколько слоев чистого белья. Верхняя одежда у него была в плачевном состоянии: светлое пальто из верблюжьей шерсти было забрызгано кровью, как и воротник и лацканы коричневого пиджака, а разорванная почти пополам рубашка висела на затянутом узлом галстуке.
Мок в очередной раз приложил щеку к холодной воде. Его ухо улавливало под поверхностью какие-то далекие звуки: взрывы, толчки, регулярные биения — как будто кто-то ударял в трубы.
Боль обожженного лица стихала, чтобы снова вернуться, когда высовывал голову из холодной воды. Тогда же немного воды выливалось из ушей и создавало фильтр, который заглушал внешние звуки, отгораживая Мока от света горящего Бреслау.
Не слышал, следовательно, ни лязга замка в двери, ни легких шагов в коридоре. Снова окунул лицо в воду. На этот раз один и второй глаз оказался под водой. Через прозрачный, вибрирующий и искажающий слой жидкости он отметил, что керосиновая лампа на кухне гаснет, а потом снова загорается прежним блеском. Все еще держа голову в воде, понял, почему так происходит. Какая-то фигура скрыла лампу, а потом, отодвинувшись, снова позволяла ей осветить все помещение. Это, конечно, Карен пришла, сказал он себе, вызвав бурление в раковине, или нет, это, наверно, отпущенная графиня.
Мок резко вытащил голову из воды, а его волосы прилипли по стене тонкими струйками. В кухне был еще один человек. Не была это ни его жена, ни Гертруда фон Могмиц. Профессор Рудольф Брендел был представителем другого пола.
— Вера в вас спасла, дорогой капитан, — сказал профессор, глядя со слезами на глазах на Мока. — Вы спаслись из Festung Бреслау.
— Я не понимаю, профессор. — Мок вытирал ладонью лицо, избегая контакта с выжженным знаком вопроса.
— Пошли, быстро! — Брендел полуобнял Мока и начал поднимать его вверх.
— Я никуда не пойду. — Мок оттолкнул руки профессора и уселся тяжело на стул. — Теперь все мне объясните, или я не разговариваю с вами вообще.
— Здесь неприятная вонь. — Профессор потянул носом. — Как будто какая-то дама подпалила себе волосы утюгом.
— Эта дама в ванной. А впрочем, неважно. Закурим, а? — спокойно сказал Мок. — И забьем эту вонь. Но у меня больше нет папирос.
Профессор полез в карман плаща, и в его руке оказалась мягкая пачка настоящих лаки-страйков. Зажигалка Брендла, приставленная к папиросе Мока, овеяла его кожу жаром. Капитан отложил папиросу на стол.
— Не курю, — буркнул он.
— Вижу, что в последнее время вы многое пережили, — сказал Брендел с заботой в голосе. — Но я не буду об этом чем расспрашивать. Теперь что-то другое стало более важным. Вы — один из четырех выживших в Бреслау.
Мок посмотрел на Брендла равнодушно. Тот улыбался триумфально, таинственно и широко. Потирал ладони и каблуками выстукивал на досках пола какой-то медленный, величественный ритм, в котором Мок — интерпретирующий сегодня различные звуки досок — слышал трубы похоронного марша.
— Как вы, наверняка знаете, — Брендел затянулся глубоко папиросой, — мой отец, Рудольф Брендел-старший, физик и создатель снаряда с урановым сердечником.
— Да, знаю, — Мок прервал размышления о страданиях и заинтересовался явно. — И что с того?
— Слушайте меня дальше. — Философ раздавил окурок и потирал ладонью небритые щеки. — Мой отец организовал для меня помощь. Сегодня утром к побережью при политехнике приплыли из Штеттину две миниатюрные подводные лодки типа «Seehund». Экипаж каждой из них состоит только из одного человека. Кроме него, в лодке могут поместиться два человека. Отец отправил эти лодки за мной и моей семьей.
— А у вас есть семья? — Мок перестал чувствовать боль в щеке и ощутил надежду. — Насколько я знаю, ваша жена и мать погибли, правда?
— Такова была воля Всевышнего, — сказал Брендел грустным голосом. — У меня, таким образом, четыре места для четырех праведных из Бреслау.
— Как это, четыре? — Мок запустил счет в голове, но он запинался постоянно. Горела его раздраженная щелоком кожа, сокращались болезненно края раны, заданной кочергой. — Не могу сложить.
— Две трехместные лодки, — профессор объяснял терпеливо, — это шесть мест, так?
— Так.
— Хорошо. Двое моряков. Один управляет одной лодке, второй — другой. Таким образом, сколько свободных мест в каждой лодке?
— По два места, — ответил через некоторое время Мок, а его нахмуренные брови намекали, что этот ответ доставил ему такую проблему, как будто он решал сложные тригонометрические уравнения.
— В первой лодке, — крикнул Брендел, — поплыву я с графиней фон Могмиц. Видите ли, женщина, которая выполняет девять благословений, окажется в безопасности. А поэтому в первой лодке я с ней, а в другой вы. Но с кем? Кто еще достоин спасения из этого ада?
— Сейчас-сейчас. — Мок зажмурился и почувствовал под ними жгучие гранулы соли. — О чем вы говорите? Где она?
— У меня, в моей квартире. — Из глаз профессора выпало пенсне и закачалось на цепочке.
— Вчера ликвидировали лагерь на Бергштрассе, Гнерлих попал на фронт, а большинство заключенных были эвакуированы в Бургвейде. Преступники вызвались в полк СС — Бесслейн. Графиня со вчерашнего дня у меня. А теперь сосредоточьтесь, капитан, сегодня, максимум через два часа, мы должны отплывать. Судьба четвертого праведного в ваших руках.
Мок опустил голову в раковину аж по шею и несколько раз пошевелил веками. Вместе с остатками соли, которые он смывал из-под век, покидали его отложения и токсины мрачных мыслей. Среди пузырей, которые он выпускал, он видел двух персонажей: свою жену Карен, мечтой которой было покинуть этот город, и еще одного человека, которому это было совершенно безразлично. Он вынул голову из раковины и посмотрел сквозь жидкие линзы воды на профессора Брендла.
— Моя жена пропала, — сказал он медленно. — Но я знаю кое-кого, кто достоин покинуть Бреслау.
— Ну, тогда пошли! Быстро!
— И что более интересно, вы тоже его знаете, — сказал Мок, но профессор уже не слышал.
Бреслау, воскресенье 8 апреля 1945 года, шесть часов вечера
Наступали сумерки.
Роберт Куцнер, командир бригады рабочих, возводящей баррикады на Швертштрассе, дал сигнал к окончанию работы. Его люди отложили лопаты и кирки, а потом присели на ящиках и досках, положенных на камни, чтобы закурить папиросу на дорожку. Ветераны, искалеченные на войне, старики, уже не способные носить оружие, и молодые парни, угрожающие кулаками русским самолетам, шарили по карманам и вытаскивали оттуда помятые папиросы или шарики табака, обернутые очистками от яблок.
