Мок — к раздражению Хелльмига, ненавидящего иностранные языки, — как пароль и отзыв подал латинскую максиму dum spiro spero
[6].
Написал ее углем на стене коридора, чтобы каждый часовой мог ее прочитать, прежде чем нажмет на курок. Потом через очень низкие, толстые стальные двери пересекли линию фронта. Треск двери как взрыв бомбы, как заключительный аккорд, как грохот тюремных ворот.
Эберхард почувствовал укол страха, когда задал себе вопрос о том, что находится на земле врага. Ужасала его тишина, которую нарушал режущий тонкий писк.
Он зажег фонарик и осмотрел бетонные стены убежища, в котором они находились. Кроме двери, был в этом помещении обычный люк.
Франц по знаку Эберхарда покачал заржавевшим воротом, откинул толстую стальную крышку люка, и через некоторое время они почувствовали дуновение воздуха, которое несло с собой запах затхлости, крысиных экскрементов и зловоние разлагающегося человеческого тела, напоминающее вонь примороженной моркови в сочетании с сероводородным запахом гнилостных газов.
Эберхард вышел на вражескую территорию, прорезал светлой полосой тьму подвала и увидел надутый газами живот лежащего на спине немецкого солдата.
Изощренный глаз давнего полицейского немедленно разглядел кровь, облепившую дыру в голове, куски металла, застрявшие в груди и в бедрах, сломанные ногти и изрытую штукатурку стены.
— Опоздал, вероятно, во время отступления, — прошептал Эберхард брату, сглотнув слюну. — Его люди уже закрыли люк, а он царапал стену до тех пор, пока его не достала русская граната.
Франц не слушал, занятый очищением своего проспиртованного организма от остатков водки. Когда выдал уже последний кашель, отхаркался и посмотрел на брата покрасневшими глазами.
— Scheisse
[7], что тут произошло?
— Так выглядит фронт, не видел никогда трупа? — спросил Эберхард и осветил надпись кириллицей на стене. Под надписью была стрелка, указывающая на небольшое возвышение в земляном подвале.
— Смотри, тут могли закопать мины. Русские пишут своим алфавитом. Для нас это как шифр. Они знают об этом.
Он подошел к двери одного из подвалов. Висела на одном шарнире.
— Иди, помоги мне. — Он указал на дверь.
— Положим их как барьер, чтобы не налетели на мины, когда будем возвращаться.
Они сделали это, тяжело дыша.
Эберхард перепрыгнул тело, подпалив несколько крыс. Одна из них вытерлась о штанину брюк Франца, который вздрогнул всем телом от отвращения. Эберхард осветил маленькое существо и взглянул на него внимательно.
— Корабль «Бреслау» еще не тонет, если вы на нем остаетесь, — тихо сказал он крысе.
Они двинулись вперед, освещая темноту под ногами.
На глиняном полу кишели блохи, изредка пищала крыса, из каких-то открытых дверей разграбленного подвала вылетел со свистом нетопырь и исчез в темноте. Эберхард особенно внимательно искал взгорков на полу и русских надписей на стенах.
Освещал, кроме того, интерьеры подвалов и поглощал запах компотов, выливающихся из разбитых банок, запах ферментированного вина и гнилых мешков. Спотыкался о доски, старые колеса велосипедов и фрагменты мебели. Наконец они достигли конца коридора.
Эберхард выключил фонарик, и через некоторое время его глаза привыкли к темноте.
Не была она, впрочем, абсолютной.
В неопределенной дали чернота подвала нарушена была бледно-розовым, который высекал из темноты несколько параллельных штрихов.
Эберхард понял через несколько секунд, что это края ступеней, на которых преломлялся свет, падающий с верха лестницы.
— Выход из подвала, — шепнул брату и двинулся на свет.
Через некоторое время оба стояли у входа в подвал и прислушивались к звукам с лестничной клетки. Слышали только шелест газет, затронутых сквозняком, и хлопанье окна на каком-то нижнем цокольном этаже.
Эберхард открыл дверь, и они оказались на винтовой лестнице, ведущей на первый этаж здания.
Преодолели ее, прилепляясь почти к стене.
На первом этаже дома они развевались полотнища «Schlesische Tageszeitung». Огромные заголовки апеллировали к немецкому патриотизму и требовали окончательно отогнать большевиков из-под бастиона европейской цивилизации.
Они вышли на деревянную лестницу, по которой танцевали пятна света от фонаря, венчающего крышу здания. Опираясь о колеблющиеся перила, поднялись на второй этаж. Вдруг снова треснуло окно, которое толкнуло сквозняком. Удар был на этот раз так силен, что одна из створок лопнула и ее осколки полетели с жалобным бренчанием в жерло вентиляционной шахты.
На лестничную клетку ворвался яростный лай своры собак. Братья Мок застыли в ожидании. Ничего не произошло. Собаки лаяли под домом, газеты скользили по лестнице с мягким шуршанием.
Квартира № 7 была открыта настежь.
На входной двери кривые, намалеванные белой олесницей буквы объявляли: «Осторожно, тиф», и устрашали тремя восклицательными знаками.
Эберхард не испугался. Вошел внутрь. Был в загроможденной прихожей.
Рассыпанная гречка захрустела у него под ботинками. Двери четырех комнат были закрыты.
Он знал, что безопаснее всего будет войти в комнату напротив, потому что оттуда опять сможет контролировать весь коридор. Шепотом он приказал Францу оставаться у входной двери, а сам пустился тяжелой рысью вперед, с пронзительным треском давя по пути зерна злаков.
Он упал на дверь левой рукой и оказался в маленькой комнате, окно которой выходило на залитую солнцем улицу. Комната была лишена обстановки. Только занавеска трепетала на ветру, веющему из разбитого окна.
Эберхард побледнел и вышел из комнаты.
— Не входи сюда, — сказал он дрожащим голосом.
Франц не послушал его и пошел в сторону комнаты. Топтал с яростью гречневую крупу, отпихнул руку брата, пробирался через засеки его плеч. «Там есть кое-что, что поможет найти убийцу твоего сына», — убеждал автор письма.
В этой комнате есть что-то, что поможет мне найти убийцу Эрвина, думал Франц и напирал своим тяжелой, железнодорожной, наработанной рукой на двери, блокированные Эберхардом.
Тот сильно толкнул брата в противоположную сторону, вошел обратно в комнату и заперся изнутри на ключ, который торчал в замке.
Комната была лишена обстановки. Но не была пустой. Одна из занавесок трепетала на ветру. В то время как вторая оплетала какую-то лежащую на полу фигуру.
— Открывай, сукин сын! — Франц повысил голос и заколотил в дверь.
Эберхард наклонился и — вопреки рекомендациям научной криминалистики, — начал сдвигать занавеску с фигуры. Это было непросто, потому что она приклеена в двух местах запекшейся кровью.
