Когда минули три четверти часа и стоящее перед ним стекло было пустым, он встал, спрятал часы в жилет и, слегка покачиваясь, подошел к бару. Он заказал еще четыре рюмки чистой водки и еще две бутылки пива. Узнав, что единственным блюдом в этом заведении является телячий шницель на холоде, он заказал это блюдо, потребовав, чтобы ему обязательно посадили на него яйцо. Затем он взял ключ от уборной и направился в сторону плетеной ширмы. Он миновал ее и оказался на небольшом дворе, на который выходили опрысканные дождем и грязью витрины нескольких ремесленных мастерских. Руководствуясь обонянием и перескакивая через памятку, оставленную какой-то лошадью, он безошибочно добрался до уборной. Он открыл дверь и почувствовал тяжесть на своей шее. Вес был так велик, что Мок опустился на колени. Если бы не анатомические преграды, его кадык едва ли не впился бы в горло. Он начал задыхаться. Во рту он почувствовал кислоту рвоты. Котелок куда-то покатился. Он понял, что кто-то висит у него на шее. А потом ослепительная боль. Ему показалось, что он слышит треск ломающегося черепа. Последние ощущение, которое появилось в его сознании, это было сильное раздражение по поводу загрязнений на котелке и подозрение, что покатился он или в глубь уборной, или в овсяный конский навоз на заднем дворе.
Десять километров на юг от Бреслау, пятница 26 октября 1923 года, два часа ночи
Транспорт быстро скользил по каким-то ухабистым дорогам. Из его резких наклонов он сделал вывод, что он, скорее всего, находится в трехколесном автомобиле. Таких трехколесных фургонов не хватало на улицах Бреслау. Когда-то он даже сам управлял одним из них. Однако он не был стопроцентно уверен, что хорошо узнал машину, потому что за несколько минут до того, как оказался в ней, он потерял зрительный контакт с миром из-за грубого войлочного капюшона без отверстий для глаз, который покоился на его голове. Этот слепой капюшон лежал сегодня на скамейке в Западном парке в условленные одиннадцать часов вечера, и к нему присоединились две команды. Обе тут же выполнили. Он надел капюшон, воздержался от курения и терпеливо ждал. Через долгое время кто-то подошел к нему, взял под руку и, не говоря ни слова, повел куда-то. Сначала под подошвами обуви чувствовались зерна гравия, а через несколько мгновений — гладкие камни проезжей части. Кто-то помог ему влезть к шоферу. Хлопнула жесть двери. Водитель попросил не снимать капюшон и тронулся.
Внезапно они остановились. Он глубоко вздохнул. Они ехали уже долго, а транспорт качался и подскакивал. Несколько раз они тормозили, а один раз даже останавливались. Поэтому он не ожидал, что эта ближайшая остановка будет последней. Однако так оно и было. Мотор заглох, шофер вышел и открыл дверцу. Потом он почувствовал запах влажного лесного воздуха. Кто-то взял его под локоть. Они тронулись. Ботинки заскрежетали по гравию, потом заскользили на камнях, а в конце застучали по доскам пола. В ноздри втянулся запах леса, а потом вонь свечей. Сначала было холодно, теперь его охватило приятное тепло.
— Сними капюшон, — сказал трубный голос.
Он сделал то, что ему велели. В первый момент он подумал, что это дежавю. Люди в птичьих масках склонялись друг к другу и делали разные жесты. Теперь он понял, что это не танцевальные эволюции, а скорее своего рода язык жестов. Свечи стояли на полу и под стенами, которые были обиты темно-зеленой тканью. Контуры фигуры множились и расширялись кверху.
— Почти две недели назад ты прошел первую пробу, — прогремел голос, — хладнокровно выдержал вид человека-мусор, которому я перерезал горло. Когда тебя отвезли обратно на кладбище в Стрелен, мы говорили о тебе. Твое присутствие в этом месте, сегодня, является доказательством, что ты успешно прошел первый круг ада.
Наступила тишина, а затем собравшиеся разразились смехом. Круглые окуляры весело сверкали, а птичьи клювы стучали друг о друга. Он тоже улыбнулся.
— Впереди еще одна проба, — в голосе ведущего зазвучали еще нотки смеха. — Ты хочешь присоединиться к нам, так?
— Так.
— Ты знаешь, каково условие вступления в братство мизантропов?
— Знаю. Надо убить какого-нибудь отброса общества, того, по ком никто не заплачет. Как вы сказали, «человека-мусора»…
— Кого ты убил? — задрожал голос.
— Две порочные женщины и их сутенер. Шлюхи, съеденные сифилисом и развратным педерастом, — медленно ответил он.
— Предоставь нам доказательства того, что это сделал!
Он полез в карман пиджака. Под кончиками пальцев он нащупал небольшой пергаментный пакетик. Он достал его и открыл.
— Извините, — сказал он, — это мятные конфеты, а то, что я хочу вам показать, у меня в другом лежит.
Из другого кармана он достал идентичный свиток, открыл его, а содержимое высыпал на ладонь. Он разжал пальцы. На натянутой коже ладони лежали три плоских зуба и один крупный осколок кости.
— Вы дантист? — спросил мизантроп.
— Я выломал зубы этим шлюхам, — сказал он после минутного молчания. — Вот доказательство.
— Это не доказательство. Ты ничего нам не доказал. Доказательство — это решение математического уравнения. Левая сторона равна правой. Вы должны собрать обе стороны вместе. Ты только показал нам левую. А где правая?
— Уже полгода обе гниют под землей, — ответил он, хотя не был уверен, правильно ли понял этот математический вывод. — Могу ли я сопоставить обе стороны?
— Можешь!
— Как?
— Мы поедем на кладбище, где их похоронили. Откопаем гробы. Тогда ты снимешь крышки, откроешь им рты и покажешь нам, соответствуют ли осколки зубов тому, что осталось в челюсти. А потом крикнешь: «Quod erat demonstrandum!»
[34] Ты выйдешь из ямы и отдашь нам эти зубы. А потом они будут храниться у нас. Каждый из нас отдал братству такие сувениры, которые в то же время являются доказательством. Только я знаю, где они. И это наш страх, это наше связующее!
— Я не могу этого сделать! Не могу! Я упаду в обморок! На войне я не мог вынести трупного запаха. Я покажу вам, где я бросил сутенера в Одру. Заплачу ныряльщику…
— Молчи, неофит! — несмотря на грохот мощного голоса, в этом увещевании можно было услышать нотки веселья. — И внимательно слушай!
Мизантроп кивнул одному из собравшихся. Кто-то поднял свечу, кто-то в ее свете заговорил скрипучим, свистящим голосом. Голос был ровным и полным высоких модуляций, словно на священном собрании читалась священная книга. Однако множество неартекулированных вставок очень ясно свидетельствовали, что никто ничего не читал, а воспроизводил текст по памяти.
— В нашем братстве можно оказаться тремя способами. Вот первый. Убить какого-то отброса несчастного, взять что-то — назовем это pars pro toto
[35] — из его тела, а затем эксгумировать его и доказать, что pars pro toto происходит именно от этого мертвеца. Этот метод называется Quod erat demonstrandum
[36]. Второй способ — это тоже убийство какого-то презренного создания, но убийство явное и в то же время безнаказанное. Все знают, кто убил, но преступник наслаждается свободой. В нашей короткой истории был только один такой случай. Управляющий земельным владением из Баварии своими руками убил парубка, изнасиловавшего его жену в конюшне. Он давал интервью в газетах и везде говорил: «Это я убил и еще раз бы это сделал». Суд оправдал его, а на следующий день после суда мы явились к нему с петицией, чтобы он был с нами. Сначала он отказался, но мы оставили ему в подарок книгу Майрхофера. Через месяц мы снова навестили его, и тогда он не отказался. Если бы этот человек был более образованным, он стал бы нашим лидером. Тот, кто объявляет всему миру: «Я убил, и никто ничего мне не сделает!», достоин быть нашим лидером. Этот метод называется Impune interfecit
[37]. Есть еще третий путь к нам. Принудить кого-то к самоубийству. Это называется Coactus mana se ipsa interfecit
[38].
