— Так Рита тоже поверила в пирожные? — задумчиво спросил Попельский и уже спокойнее погладил свою испанскую бородку, которую Лёдя называла "татарской". — И кому же? Бандитам?
— Ой, Эдвард… — Леокадия поднялась с места и начала расхаживать по комнате. В своем темно-синем платье с белым воротничком она походила на учительницу-пенсионерку. И говорила она внушительно, словно опытный педагог. — Вместе с Ганной и со своей со ученицей Ядзей Вайхендлерувной они вышли из дому…
— Давно мне не нравится эта еврейка… — буркнул Попельский. — Эта ее подружка…
— Вовсе даже наоборот, — рассмеялась Леокадия. — Тебе всегда нравились женщины еврейского типа. Что, к старости в корпоранта
[40] превращаешься? Но послушай, что я тебе хочу сказать, только не перебивай меня! Наша добрая Ганна отправилась в костёл, а девушки — в цирк. Именно так все оно и было! Какое же удовольствие они испытали, когда где-то тайком, в какой-то подворотне, накрасились! Во-первых, никто их не узнает, во-вторых, они будут чувствовать себя взрослыми! Вполне возможно, только не нервничай, Эдвард! они закурили папироску и раскашлялись, бедняжки. В цирке сели в партере. И сколько там времени нужно, чтобы к ним подсел какой-нибудь франт, какой-то донжуан из Мосциськ? А может, то как раз и был атлет, увидевший восхищение у них в глазах? И пригласил их на пирожные в кафе. Вот только кафе оказалось какой-то пивнушкой, в которую приходят батяры. И вот тебе и все! Тот батяр, который сегодня все это тебе рассказывал, покупал там выпивку и совершенно не знал, что происходило с девочками дальше! А с ними ничего и не происходило! Вышли, убежали — быть может, за них заступилась хозяйка этой пивнушки, как когда-то за меня заступился Микулик? Вот и все, Эдвард! Во время беседы со мной Рита была явно в веселом настроении. Поверь мне, никто обесчещен не был! Утратив честь, девушка ведет себя совершенно иначе!
И вот тут зазвонил телефон. Попельский быстрым шагом направился в прихожую и поднял трубку.
— Попельский у аппарата, — произнес он по-немецки и тут же прикусил язык. Он желал то же самое сказать по-польски, только не успел.
— Как это приятно, что герр комиссар ожидал моего звонка и сразу заговорил по-немецки, — услышал Попельский охрипший бас, говорящий на чистейшем немецком языке. — Так вам передали информацию, что я позвоню? Во львовском полицейском директорате, с которым я общался сегодня в полдень, мне передали, что одиннадцать часов вечера будет самой подходящей порой, чтобы услышать герра комиссара. Ох, прошу прощения, забыл представиться. Криминальдиректор Эберхард Мок из полицай-президиума в Бреслау.
Львов, среда 13 января 1937 года, два часа дня
Начальник Следственного Управления, подинспектор Мариан Зубтк, не любил комиссара Эдварда Попельского по ряду причин. Личность подчиненного напоминала начальнику
[41] Зубику про ошибки и недостатки его самого. Манеры аристократа и таинственный перстень с печаткой раздражали Зубика, обладавшего склонностью к простой одежде и несложному поведению. Он слышал, конечно же, что Попельский может быть грубым и несдержанным, словно простой извозчик, только сам этого никогда не испытывал. Обучение на математическом и филологическом факультетах в Вене, хотя и незавершенное, болезненно обнажало незавершенное образование Зубика, вылетевшего из гимназии в Хоржове, где ему не засчитали шестого класса, при чем, по причине именно латыни, которой его подчиненный неустанно и чрезмерно даже хвастался. Безупречная, хотя, несколько, и отдающая дендизмом элегантность комиссара напоминала Зубику про его собственные, неаккуратные, редко видящие щетку с гуталином ботинки, про его излишне тесный костюм. Его раздражала даже та гордость, с которой Попельский выставлял свету свою гладко выбритую голову, в то время как сам он отчаянно пытался скрыть лысину, зачесывая волосы с уха на самое темечко. Теперь же, когда Попельский докладывал о беседе с германским полицейским из Вроцлава, он раздражал своими очками — настолько затемненными, что за стеклами не было видно глаз. Зубик неоднократно желал призвать своего подчиненного к порядку, но тот был безнаказанным. Работал, когда желал, в часы службы ходил на классные часы, устраивал какие-то свои дела, и, тем не менее, пользовался поддержкой самого шефа, коменданта Владислава Гождзевского!
— И что, пан Попельский? — буркнул Зубик. — Чего это вы так замолчали?
— Могу ли я попросить вашего согласия на то, чтобы закрыть окно? — Попельский беспокоился по поводу интенсивного январского солнца, резко вычерчивающего контуры библиотеки Политехники, видимой из окон полицейского управления. — Пан инспектор ведь знает, что мне это вредит.
— Выражаю согласие. — Зубик подписал какой-то документ, принесенный секретаршей и хмуро глянул на Попельского, затягивающего окно шторой. — Так что с тем криминальдиректором, как его там?..
— Моком.
— Что же было дальше, когда тот пан Мок уже знал, что тот якобы-педераст приехал с той убитой женщиной во Вроцлав из Львова?
— Мок отправился в Хебзя, на пограничный переезд, и нашел людей, которые выполняли службу на сильвестра
[42]. Таможенник показал, что в тот день проверял паспорт у девушки, имевшей билет из Львова во Вроцлав. Девушка ехала в купе вместе с, как иронично сообщил мой собеседник, очень красивым молодым человеком, которого, впрочем, таможенник неоднократно видел и раньше.
— Германский таможенник хорошо знал из виду польского парня из Львова? — удивленно спросил Зубик, обрезая сигару.
— Я не сказал, что парень был из Львова, но пан инспектор обладает замечательной интуицией. — Попельский развалился на стуле и улыбнулся одними только краешками губ. — Да, он знал его из виду, поскольку тот самый львовский парень несколько раз в год ездил во Вроцлав. Всегда в купе. С девушкой ехал впервые. Обычно его сопровождали немцы, значительно старшие, чем он сам, мужчины, которые подседали к нему в купе именно в Хебзе. Мок допросил и железнодорожников. Один из них прекрасно помнил того молодого человека в связи с тем, что весьма часто он возвращался во Львов тем же самым поездом, на котором приезжал во Вроцлав. На обратном пути его уже никто не сопровождал. Поскольку этот состав выезжает рано утром следующего дня, выходит, что тот молодой человек ночевал во Вроцлаве, после чего выезжал. По мнению немцев, похож он на цыгана…
— Да что там те немцы знают?! Ведь то мог быть цыган, армянин, грузин, еврей… Ну а фамилия у этого цыгана имеется? Об этом тот ваш прусак сообщил? — Зубик стряхнул пепел в мощную пепельницу.
