Катовице, среда 17 февраля 1937 года, шесть часов вечера
Эберхард Мок, обнаружив тело Клементины Новоземской, остался в Катовицах по трем причинам. Во-первых, он не верил во львовский след, столь сильно форсируемый Попельским; во-вторых, из Катовиц было недалеко до Бреслау и Карен, тоска к которой выросла прямо пропорционально угрызениям совести, что мучили его после эротических упражнений. В-третьих, и это было наиболее главным, убийство владелицы конторы "Матримониум" требовало объяснений, обстоятельства же его указывали на Минотавра, которого Мок начинал ненавидеть так же сильно, как и Попельский. Конечно, в лице Новоземской, Минотавр убил не девственницу, но разорванная и рваная зубами щека жертвы была его отличительным знаком. Правда, сейчас мог проявиться какой-то его сумасшедший подражатель, либо девственность предыдущих жертв было делом случайным. Следствие предвещалось чрезвычайно кропотливым, поскольку из брачной конторы исчезли все папки. У полиции на выбор имелось два пути: дополнительно следить за преступным сообществом в поисках возможных контактов убитой или же искать темные делишки в ее прошлом. Ни один из этих путей не выглядел достаточно серьезным, поскольку пани Клементина Новоземская была особой уважаемой и пользовалась безукоризненной репутацией. Тем не менее, одна мысль не давала Моку покоя, а именно, намек Попельского, что владелица конторы когда-то должна была быть бордель-мамой. Проработав много лет в отделе полиции нравов, вроцлавский криминаль-директор прекрасно знал мирок закамуфлированных проституток, которыми частенько были бедные женщины из народа. Втайне, они предоставляли телесные услуги, но при том занимались совершенно иными профессиями — например, были работницами или служанками. Скрытая проституция была занятием прибыльным. С одной стороны, девицы не рисковали столкнуться с полицией нравов, чтобы их вписали в соответствующий перечень, что уничтожило бы их репутацию, за что их выгнали бы с работы; а с другой, такие дамочки могли откладывать приличные деньги на возможное приданое. Поскольку они никогда не стояли на панели, им приходилось использовать самых различных посредников. Вообще-то Мок никогда ранее не слыхал, чтобы подобное бюро было таким вот посредником, но сравнение Новоземской с бордель-мамой никак не давало ему покоя, и след этот казался ему чрезвычайно привлекательным. Он был практически уверен, что "уродливый граф" не является никаким не львовским математиком, а самым банальным силезским промышленником, который втихаря пользуется посредничеством Новоземской, тратя свои деньги на скрытых проституток. Хотя это было всего лишь интуицией, этот возможный след тоже следовало проверить — Мок никогда не презирал собственную интуицию следователя.
Так что, у него было, что делать, и — самое главное — действовать он мог смело. Расставание с Попельским опять же ничего не затрудняло — знание немецкого языка в Катовицах было всеобщим, даже среди простых людей. Помимо того, Попельский выбил для него соответствующие полномочия, благодаря которым, Мок мог самостоятельно действовать на силезской территории в качестве представителя полицейского управления во Львове. Мок неохотно распрощался с Попельским, зато охотно бросился в городскую стихию столицы Силезии. Он прекрасно чувствовал себя в городе, который так напоминал ему Бреслау.
Только уже с самого начала комиссар Зигфрид Холева вылил на Мока ведро воды. Катовицкий полицейский, оказавшийся чудовищным холериком, во всех мелочах соответствующим представлениям Попельского, сразу же сообщил, где он видел полномочия Мока и категорически запретил ему вести следствие по делу Марии Шинок. Начальник из Катовиц прекрасно понимал, что немец никак не сможет жаловаться польским полицейским властям и возобновить расследование. А чтобы немец и не пытался вести его самостоятельно, Холева дал ему помощника в виде пржодовника Францишека Выбраньца, который должен был незамедлительно сообщать своему начальству о каких-либо случаях несубординации и непослушания Мока.
Выбранец — в качестве шпика Холевы — за самостоятельными начинаниями Мока следил весьма внимательно, зато не обращал ни малейшего внимания на совместные действия, считая, будто бы Мок не осмелится начать приватное следствие, имея его под боком. И, когда за вечерним пивом немец сообщил ему, что утром они идут к некоему Михалу Борецкому, который был курьером Новоземской, поляк только согласно кивнул, даже не спрашивая, откуда Моку это стало известно. Тот, ясное дело, умолчал, что еще перед введением ограничений, наложенных Холевой, он допрашивал Гертруду Возигнуй, у которой Мария Шинок снимала койку, и именно от хозяйки узнал о некоем Михале Борецком, женихе девушки. Понятно, что должность курьера была плодом фантазии Эберхарда Мока.
Допрос Борецкого был последним заданием, которое они назначили себе на этот день. После визита к ревизору бухгалтерских книг фирмы "Матримониум", пану Яну Славиньскому, который, впрочем, ничего интересного сообщить не мог, они вдвоем стояли под комиссариатом на Млынской, откуда должны были отправиться в район Богчице. Экипажа поблизости не было, все служебные "шевроле" находились в расходе. Тогда-то их и заметил проходящий Славиньский и предложил одолжить пару велосипедов. Погода была морозной и сухой, снег с тротуаров уже давно сдуло, так что наша пара могла смело воспользоваться подобными средствами передвижения.
На велосипедах они вкатили в мощеную улочку. Криминаль-директор, человек приличного веса, давно уже не ездил на велосипеде и поначалу очень даже следил за тем, чтобы сохранять равновесие. Но он быстро удостоверился в том, что велосипед "Эбоко" местного производства обладает солидной конструкцией, а шины "Данлоп" делали его еще более надежным. Так что Мое перестал обращать внимание на транспортное средство, зато разглядывался по сторонам во время езды.
Полицейские доехали до бедного шахтерского района, который, правда, выглядел совершенно иначе по сравнению с нищенскими кварталами Львова, с которыми Моку уже удалось познакомиться. Здесь улицы были плотно обставлены трех- или четырехэтажными неоштукатуренными домами из красного кирпича, а окна, в основном выкрашенные в зеленый цвет, размещались в нишах. Конечно, и там, и здесь целые семьи занимали однокомнатные, как правило, квартиры, с общими туалетами во дворах, но в польской Силезии жилища были существенно крупнее, улицы были мощеными и более широкими, хотя — в отличии от Львова — в городе росло немного деревьев.
Наша пара проехала мимо крупного костела и больницы, после чего свернула в узенькую улочку и остановилась перед первым домом, адрес которого Мок выписал из рапорта про обнаружение Марии Шинок в качестве адреса Борецкого. Улица Петра, номер 1. По головной аллее шли группы людей, разговаривавших друг с другом на языке, который немцы презрительно называли "Wasserpolnisch"
[166]. Мужчины носили длинные черные халаты или кафтаны и шляпы; женщины — обширные цветастые юбки и чепчики с кружевами. Все они направлялись куда-то целыми кучами, с любопытством оглядываясь на обоих мужчин на велосипедах. Выбранец быстро чего-то подсчитал, после чего стукнул себя по лбу.
— Попелец
[167], - сказал он Моку. — Сегодня же Пепельная Среда, мы можем его сейчас, черт его подери, и не застать!
