Фирма процветала. Фон Кригерн установил международные контакты, в особенности — со своими собратьями по ремеслу из Аргентины, многие из которых родились в его родном городе. Но в прекрасно развивающемся деле появилась трещина. Прошло два года, и барон потребовал вернуть занятые деньги. У Воронецкого в то время доходы были такие, что, откладывая их мелкую долю, он собрал бы нужную сумму всего за несколько месяцев. Только он не знал слова "экономия". Деньгами разбрасывался столь же непристойно, как и вел себя, а когда барон потребовал скорого возврата займа, как раз пропустил все свои запасы в катовицком казино. Раздраженный барон не останавливался в напоминаниях. Воронецкий пытался добыть кредит, но, неизвестно почему, банкиры крутили носом в отношении платежеспособности транспортной фирмы, владельцем которой он был. Тогда фон Кригерн втихую связался с Новоземской и поставил молодому человеку ультиматум — если тот не отдаст деньги в течение месяца, барон ликвидирует фирму и поищет себе другого соблазнителя. Самое паршивое, барон серьезно продемонстрировал свою решительность. В один прекрасный день Воронецкого посетило двое немцев, которые сломали ему руку. При этом они погрозили, что если он не отдаст денег, ему сломают и вторую руку. Кроме того, Новоземская порвала с ним всяческие контакты, так что молодой человек пал очень низко — снова приходилось зарабатывать собственным телом, только теперь условия поменялись самым радикальным образом: их приличных заведений его просто выбрасывали, а клиенты мужского и женского пола из заведений похуже много платить не могли. Рука плохо срасталась и ужасно болела. Однажды Воронецкий узнал от своего кузена, Яна, что отец его умирает. Он посыпал голову пеплом и отправился в Бараньи Перетоки.
Отец, и вправду доживающий свои последние дни, приветствовал блудного сына со слезами и и безропотно вручил ему чек на требуемую бароном фон Кригерном сумму. Молодой человек был обрадован не только тем, что наконец-то выплатит свой долг и освободится от гангстера, но прежде всего тем, что закончилось время безумия, что приходит период стабильности. Отец умрет, а он — в качестве единственного наследника, возьмет в свои руки управление процветающего имения, остепенится, женится, осядет в Бараньих Перетоках… ну, редко-редко когда посетит какой-нибудь секретный клуб в крупном городе… Юлиуш, граф Воронецкий, четко предусмотрел планы сына и показал завещание. Там была запись, что имение перейдет в пользу потомка лишь тогда, если тот в течение двух лет получит звание доктора философии в области математики или логики. "Твой гений не может быть растрачен понапрасну", — такими были последние слова старого графа.
Без особого труда Воронецкий поднял стул вместе с Попельским. Он поставил его на пол и вновь поднялся на временную сцену. Там уселся верхом на стуле, положил подбородок на спинку и вглядывался в фиолетовые уши комиссара.
— Я был в отчаянии, — произнес он, — но, похоже, во мне есть что-то от священника, как вы заметили, ибо Господь за мной заботился. На похороны моего отца приехал давний его ученик, парень из народа, проявлявший большие способности к математике. Он и был той самой деревенской жемчужиной, которую выловил благородный граф, которой обеспечил образование. Да… Именно тогда, на отцовских похоронах я встретил Минотавра.
Воронецкий поднялся и вышел через двери, которых Попельский не видел, поскольку их заслоняла ширма. Через мгновение доски пола затрещали. Граф вновь появился на сцене. Но не сам. У его коленей таилась бестия.
В левой руке Воронецкий держал толстую цепь. Второй ее конец был обвязан вокруг шеи Здзислава Потока. Руки обнаженного узника были связаны на животе, ноги — связаны в щиколотках. В рот был заткнут кляп. Густые волосы были покрыты какой-то мазью. На белом, не заросшем волосами теле хорошо были видны красные ссадины, струпья от ран и прыщей. Под кожей играли мощные мышцы. Поток, пригнувшись, глядел исподлобья на Попельского. Кляп у него ворту слегка пошевелился. Минотавр смеялся. На мгновение комиссар забыл о Рите. Он почувствовал, как пульсирует кровь у него в висках. Он не выдержал и бешено бросился вперед вместе со стулом.
— Не надо так нервничать, комиссар, — усмехнулся граф Воронецкий. — Сейчас вы получите это чудовище в свои руки. Но поначалу история о молодом человеке, жизнь которого является доказательством существования божественного провидения. Так вот, как я уже вам говорил, Потока я встретил на похоронах собственного отца. Тот заинтриговал меня своим внешним уродством, поскольку все небанальные люди мне нравятся. Я пригласил его на поминки, и мы долго разговаривали. О нем я узнал все. Что он изучал математику в Кракове, что в науке хотел посвятить себя логике, что краковские ученые его не оценили, что они высмеивали все его задумки. Им не хотелось выйти за пределы своих узеньких научных плантаций. А Поток собирался, следуя за работами Лукасевича, исследовать тексты древних логиков, используя математический инструментарий. Краковские ученые отсылали его к филологам, те, в свою очередь, не желали с ним разговаривать, не имея понятия о математике.
Поток был ужасно разочарован; он прервал учебу, выехал из Кракова и сделался каким-то гувернером в имении неподалеку от Бродов. Но… вернемся к делу. После похорон отца я разговаривал с Потоком до поздней ночи и предложил ему написать для меня докторскую диссертацию. За это я обещал ему золотые горы, только он их не хотел. Хотел исключительно женщин. Тогда я смеялся про себя — ведь для меня женщины никогда проблемой не были. Но через минуту я уже смеяться перестал: Поток желал иметь исключительно девственниц. Он затребовал троих: одну в самом начале написания работы, одну в средине и одну как бы на десерт, — Воронецкий сам рассмеялся над своей шуткой, — после завершения диссертации. Впрочем, он мне и не пояснил, откуда такие прихоти, но я человек терпимый, и не такие чудачества видел.
Он прервал рассказ, уселся на стул и закурил.
— Вижу, комиссар, вы очень заинтересованы, — усмехнулся он Попельскому, — ладно, слушайте. Только сейчас все и начинается! Я снял для Потока комнатку на Жулиньского, неподалеку от своей тайной квартирки, в которой, время от времени, проводил секретные встречи. Моя давняя знакомая, Клементина Новоземская, обещала во всем помочь, понятное дело — не за спасибо. Но она затребовала такой гонорар, что я потерял дар речи. Но я не торговался. Через месяц нашлась самая неподдельная девственница из Тарнова. Я несколько раз встретился с ней и, чего тут скрывать, довольно быстро влюбил в себя. Я предложил ей совместную поездку в Карпаты и повез ее туда на своем авто. По дороге, под Мосцишками, я сделал вид, будто машина сломалась. Вечерело. Я отправил девицу в гостиницу. Там, вроде как по соображениям нравственности, я предложил ей зарегистрироваться под выдуманным именем. Именно там она должна была меня ожидать.
А дождалась Минотавра.
Воронецкий поменялся в лице. Он вскочил на ноги, схватил клюшку для гольфа и начал ею избивать Потока. Тот упал на лицо. Клюшка погружалась в теле, словно в тесте. На кляпе появились пятна крови, выступила пена.
— И пришел к ней каннибал, монстр, людоед! — визжал Воронецкий, — колотя клюшкой по голове Потока. — И он сожрал ее, вместо того, чтобы просто отыметь — как обещал! Так, животное? Так ты сотворил, урод?!
