Попельский снова развернул «Слово польское» и углубился в чтение заметки, которая так его взволновала.
Нам удалось получить самую свежую информацию в деле Анатоля Малецкого. Хорошо проинформированный человек из канцелярии заместителя прокурора, доктора Юлиуша Прахтеля-Моравинского, признался, что доказательства против Малецкого опираются исключительно на догадки. Это совпадает с заявлением секретаря адвоката обвиняемого, в котором сказано, что в случае, если эти догадки убедят суд, адвокат Изидор Пордес намерен заявить, что в момент убийства подозреваемый был невменяемым.
Это обстоятельство, доказать которое будет несложно, будет означать для Малецкого пожизненное пребывание в психиатрической больнице, а не казнь предполагаемого преступника. И хотя сейчас все зависит от судьи, председателя Окружного суда, пана Влодзимежа Ганинчака, немало фактов указывает на то, что Анатоль Малецкий избежит высшей меры наказания, которую большинство граждан считает наиболее подходящей за невероятно ужасающее преступление.
Попельский взглянул на каштаны в парке. Через пять бессонных часов он должен встать и пойти на работу. Сегодня он больше не заснет. И что с того? Комиссар не мог не думать о заколотого ножом Гене Питке! Не мог не представлять пыток, которым он подвергал бы Малецкого, который утешался свернутой в трубку свиной кожей, а под кроватью держал поломанные куклы с аляповато добавленными гениталиями.
В приступе отчаяния Попельский решил принять снотворные таблетки, которых всегда вдоволь было у Леокадии, чтобы проспать остальную часть своей «ночи».
Зашел в комнату, закрыл балкон, а потом пошел в ванную. Вынул из шкафчика жестяную коробочку с надписью «Морфей», разодрал пергаментный пакетик, а его содержимое высыпал в стакан с водой. Выпил одним глотком, словно это была водка, которой он в ту ночь так и не попробовал. И тогда услышал на балконе какой-то звук, словно туда бросили камень.
Попельский метнулся к балкону. Там лежала картонная коробка. Инстинкт полицейского велел ему сперва поинтересоваться виновником, а не содержанием пакета. Комиссар оперся руками о перила и огляделся вокруг. Не заметил никого подозрительного. Какие-то студенты стояли возле парка и разговаривали, несколько театрально размахивая руками. Продавец прецлів
[31] расхваливал свой товар. Чей-то ребенок орал в коляске и не давал убаюкать себя все более раздраженной няне. Попельский отодвинулся от пакета подальше и лег на живот. Протянул руку к коробке и чуть отклонил ее крышку. К счастью, не заметил никаких проводов, следовательно, это была не бомба. Он немного поднял голову, а потом, сев по-турецки, открыл коробку. В ней была его старая, тщательно выглаженная одежда, в которую он сам когда-то одел пьяного Валерия Питку. Под костюмом была льняная тряпка, в которую завернули обувь. Вычищенные до блеска ботинки из первоклассного магазине «Дерби», которые достигали выше косточки. Лучшие для пеших путешествий. Или чтобы отправиться в них на паломничество в Ченстохов, как клялся сделать Валерий Питка. Но этого обещания он не сдержит, потому что животное не будет убито. Убийца его внука будет сидеть в тепле, дрочить в кулак, его будут кормить и обихаживать, а в какой-то день он снова получит пропуск, чтобы отправиться на другой двор, полный веселого детского гомона.
Попельский уже знал, что с его бессонницей не справятся даже порошки кузины Леокадия. Зато ему были известны другие лекарства. Ими было определенное решение, а точнее говоря — телефонный разговор.
Через минуту он стоял возле аппарата и говорил с телефонисткой хриплым от никотина голосом:
— Пожалуйста, Винники, номер 23.
XIV
Анатоль Малецкий вздохнул и проснулся из неглубокого сна, полного странных видений. Звук, вырвавшийся из его уст, был похож на стон от испуга или удовольствия. Страх объяснялся тем, что ему снилась какая-то большая, темная и ужасная фигура, что стояла возле его кровати и наклонялась над ним. И когда она сбросила с себя плащ, оказалось, что это молоденькая голая девушка. Малецкий аж застонал от удовольствия. Тогда из его горла вырвался этот непонятный звук, и он сразу проснулся. Вокруг храпели другие пациенты. В коридоре, где был сестринский пост, светила тусклая лампочка. Стекла высокого окна царапали ветви деревьев.
Малецкий шевельнулся на кровати и почувствовал огромное возбуждение. Засунул руку под одеяло, рот наполнился слюной. Вмиг в палате вспыхнул свет фонарика. Малецкий вздохнул и разочарованно вытянул руку. Светлое пятно росло и, наконец, достигло его кровати. Через несколько секунд в дверях появилась большая тень, которая увеличивалась, как и фигура санитара, который неслышно подходил к нему.
— Кто-то беспокоится о тебе, Малецкий, и кое-что тебе передает, — прошептал санитар и повел бедрами, имитируя совокупление. — То, что ты очень любишь!
— Ну, то давайте, пан Мухо! — Малецкий проглотил слюну. — Ну, давайте!
— Тихо, дурья башка, — зашипел санитар. — Хочешь, чтобы запах шпондерка
[32] дурных разбудил? Ступай в нужник! Штайґуй, штайґуй!
[33] Там достанешь!
Малецкий съежился, чтобы скрыть от санитара свое возбуждение, и двинулся за ним. В коридоре никого не было. Лампа освещала сестринский пост и спящую медсестру. Возле туалета Малецкий остановился. Муха стоял за ним.
— Ну, иди! — буркнул Муха. — Во второй кабинке.
Малецкий не послушался. Его ноздри расширились, чувствуя даже едва слышные запахи пота санитара и его помады для волос, вонь мочи из писсуаров, резкий запах лизола и хлорки. Кроме этого уловил тонкий запах мужских духов, который несколько его встревожил. Откуда-то был ему знаком.
Вот и все, что он почувствовал. Даже малейшего запаха копченой солонины. Все его возбуждение исчезло. Он укоризненно взглянул на Муху. Тот улыбнулся, снова сделал несколько неприличных движений и легонько пихнул Малецкого в сторону открытых дверей.
И тогда пациент ощутил, как кто-то хватает его за пижаму и заносит внутрь туалета. Это произошло так неожиданно, что он не успел отреагировать или хотя бы оглянуться, чтобы разглядеть нападавшего в темном, холодном и вонючем помещении. Кто-то подбил ему ноги, а другой прижал к полу. Запах изысканных мужских духов усилился. Руки Малецкого оказались в тисках железных наручников. Скрежетнул ключик. Пациент учуял запах выделанной кожи. По кадыку скользнула пряжка ремня, а затем что-то стиснуло его шею. Давление усиливалось. Малецкий задыхался.
Кто-то сел ему на спину и потянул к себе его голову, стискивая кожаную петлю.
Запах духов стал почти неощутим, зато усилился запах водки и лука.
— Это за моего внука! — услышал Малецкий.
