Рита грустно улыбнулась. Под ее большими синими глазами темнели круги.
— Нет. — Попельский схватил Ежика под мышки и поднял высоко вверх. — Она мне ничего не говорила, но я вернулся, как всегда, под утро, а тетушка тогда спала. Что случилось, дорогая?
— Я собираюсь сейчас к доктору Дорну. Вернусь только вечером. Вы бы не могли повести Жучка в четыре на детскую забаву к Янце Марковской? А я его вечером заберу… Можете, папочка?
При других обстоятельствах Попельского бы взбесила такая просьба. Он считал доктора Дорна, психолога, который лечил при помощи гипноза, мошенником, а его славу — следствием наглой саморекламы. В другой раз он, пожалуй, отказал бы Рите. Но сегодня не хотел расстраивать дочь, которая недавно перенесла тяжелые переживания. Кроме того, дедушка дорожил каждой минутой, которую мог провести с внуком.
Попельский подбросил мальчика, а потом посадил его себе на шею. Малыш счастливо оглядывался вокруг. Комиссар мгновенно вспомнил веселое личико маленькой Риты и решительное выражение ее лица, когда она пыталась открыть ему глаза. Сейчас это повторялось, а вместо Риты с ним будет играться его любимый внук. И никто не помешает этому! Тем более извращенец, который утешается свиной шкурой и вспарывает ножом детские тельца!
— Ежику ничто не угрожает в этом городе, — комиссар улыбнулся дочери.
— Не понимаю, — нахмурилась Рита. — Ему что-то угрожало?
— Я просто хотел сказать, что со мной Ежик будет в безопасности. — Попельский подбросил мальчика. — Можешь оставлять его еженедельно, даже на ночь!
Люди у костела смотрели на эту сцену, но тут же устремились к улице Рутовского, где за костелом иезуитов исчезла фигура старого паломника. Исключение составлял какой-то мужчина в котелке, который сначала что-то записывал, а потом не сводил глаз со счастливого дедушки.
XVII
Попельский был в отличном настроении. Он вел машину и весело насвистывал, а привязанный ремнем к пассажирскому сиденью Ежик внимательно слушал мелодию, что исполнял дед. Настроение комиссара был замечательным не только потому, что это воскресенье он должен был провести с внуком. Он радовался прежде всего новому помещению, которое нашел недавно в «Жилищной газете» и только что осмотрел, подписав с владельцем, паном Эмилем Шпеннаделем, предварительное соглашение об аренде с оговоркой, что оно вступит в силу только в том случае, если дом понравится Рите и Леокадии. В конце концов, Попельский, в отличие от пана Шпеннаделя, в этом не сомневался. Эта шестикомнатная комфортабельная квартира, расположенная в современном трехэтажном здании на улице Понинского, наверняка понравится дочери и кузине. Конечно, помещение требовало свежей побелки, но это было мелочью в сравнении с его достоинствами — прекрасным видом Стрыйского парка и соседством двух семей преподавателей гимназии. Архитектура здания поражала поклонников современных форм: волнистые линии балконов, круглые окна, похожие на корабельные иллюминаторы. И самым важным для Попельского было то, что огромная площадь помещения — сто пятьдесят квадратных метров — позволяла удобно расположиться его родным и служанки. Надо только подписать у нотариуса документ об аренде, а тогда какая-то неделя ремонта — и Рита сможет покинуть квартиру в доме Рогатина, с которой у нее связано столько неприятных воспоминаний, и поселиться вместе с отцом!
«Шевроле» Попельского свернул направо и въехал на улицу Власна Крыша, а потом остановился возле металлической ограды с номером 13, над которой возвышался орел, держащий в когтях щит с надписью: «Наес domus domino suo est laetitiae». Комиссар на мгновение задумался над грамматической конструкцией domino — laetitiae. Определив ее как хитроумный двойной dativus и переложив предложения дословно «Этот дом — на радость своему хозяину», он вышел, отстегнул пояс, завязанный вокруг сиденья и пропущенный под Ежиковыми шлейками, а потом взял малыша на руки. Огляделся по улочке, расположенной между засаженными деревьями и цветами участками города: Софиевкой, Персенковкой и Булькой. Он давно здесь не был, последний раз — четыре года назад на расположенной неподалеку городской электростанции, где какой-то пьяный электромонтер изжарился в трансформаторной подстанции. На улице Власна Крыша он вообще оказался впервые, поэтому остановился и заинтересованно присматривался к нескольким зданиям, ни один из которых не мог сравниться с его будущим жилищем на Понинского. В этой прохладной, просторной квартире, думал он, Рита быстро отойдет после всего, что ей пришлось недавно пережить.
Вилла, перед которой он сейчас стоял, принадлежала инженеру Винцентию Марковскому. Вокруг дома был сад, где сейчас гоняли стайки детей, приглашенных на день рождения трехлетнего Казя Марковского, сына хозяина. Одним из гостей был полуторагодовалый Ежик Попельский, которого в официально направленном остроумном приглашении «за несовершенное умение передвигаться просят прибыть в сопровождении уважаемой Мамочки». Поскольку мама как раз была на гипнотическом сеансе у доктора Дорна, обязанности Ежикового опекуна выполнял дедушка.
Слуга пропустил их в сад, где расположились палатки, скамейки, плетеные из лозы кресла и многочисленные качели, занятые мужчинами и женщинами в светлых летних нарядах. Все они держали в руках сигареты или стаканчики с пуншем и заинтересованно смотрели на Попельского, который несколько смущенно оглядывался вокруг. Он не знал здесь никого, кроме именинника и его матери, молодой жены инженера, с которой Рита познакомилась на детской площадке в парке Общества двигательных игр. Он хотел как можно быстрее объяснить отсутствие дочери временным недомоганием.
Через мгновение комиссар получил такую возможность. Пани Янина Марковская, которую Рита называла «Янцею», подошла к нему с парой своих детей — трехлетним Казем и пятилетней Фредзей.
Сегодняшний прием был задуман как тематический бал-маскарад. Поэтому почти все дети были одеты в костюмы цветков. У Казя Марковского на голове была круглая шапочка, с которой свисали овальные лоскуты желтой ткани, а его старшая сестричка имела красную корону, на которой виднелись капли росы. Попельский понял, что мальчик был подсолнухом, а девочка — маком. Никаких цветов в одежде других детей он не узнал, поскольку его знания флоры были чрезвычайно скромными. Вместе с Леокадией они надели на Ежика корону из белой бумаги с мелкими зубчиками и зеленый галстук, что якобы означало, что его внук является ландышем.
— Какой замечательный цветочек! — воскликнула пани Марковская про Ежика, а потом, улыбаясь, протянула руку Попельскому. — Ваш внучек — незабудка, так, пан комиссар?
— Незабываемы лишь минуты, когда я вижу вас, — Попельский поцеловал руку пани Марковской и почувствовал, что от нее пахнуло алкоголем. — А Ежик должен быть ландышем. Собственно говоря, я с радостью одел бы его так, чтобы вы не догадались, кто он de facto
[37].
— Но зачем? — Марковская улыбнулась.
— Потому что тогда, — Попельский заглянул ей за вырез, — я мог бы с вами подольше поговорить… Побыть с вами больше…
