— Поедем теперь к полиции, — сказал Попельский, улыбаясь и протягивая портсигар Гибале. — Закуришь?
Извозчик что-то медленно и с ударением сказал, но его слова потонули в возгласах, которые донеслись с балкона.
— Эдвард! Эй, Эдвард! — позвала Леокадия, которая как раз развешивала на веревке Ежиков наряд. — Чудесное помещение, то на Понинского! А какой красивый вид Стрыйский парк! Мы как раз с Ритой смотрели!
— Почему так рано? — откликнулся в ответ Попельский. — Почему с самого утра?
— Вчера нам позвонил владелец дома, Шпеннадель, — крикнула Рита, крепко сжимая Ежика, который рвался к дедушке. — Он очень торопился, папа! В восемь выезжал по делам и попросил, чтобы мы осмотрели квартиру сегодня утром. Представьте только — в шесть!
— Он очень зависел от этого, — радостно заметила Леокадия. — И он снизил нам оплату! Нам квартира понравилась…
— А пуще всего радовался Ежик… Я пообещала ему, что мы еще туда приедем… — кричала Рита.
— Ага, Эдвард! — Женщины перебивали друг друга, но их это нисколько не сердило. — У меня здесь счет от маляра Букеты, который сегодня пришел ремонтировать наше новое жилище! Это продлится где-то с неделю!
— Тише! — Эдвард приложил палец ко рту.
У экипажа скопилось немало людей. Уже не только чистильщик и студентка заинтересованно слушали этот семейный диалог. Какой-то тип с рекламой зубной пасты «Алоэ» заглянул к экипажу. Какой-то рабочий, который ремонтировал канализацию, задрав голову, пялился на Риту, какой-то чиновник неодобрительно качал головой, проклиная в душе уличный шум и сборище.
Из окна на первом этаже высунулся администратор дома Леон Гисс. Его лицо и лысина до сих пор горели от пощечин Попельского.
— Вон мне отсюда! — завизжал Гисс. — Что это за хамство, чтобы так орать! Это первоклассный дом, а не божница! Попельский, ты, бандит, ты, хам! Если попробуешь меня тронуть, то увидишь!
— Держи, потому что я потом забуду! Там счет! — Леокадия кинула в направлении экипажа небольшой кошелек.
— Пожалуйста, уважаемый пан. — Чистильщик поднял кошелек с тротуара и протянул Попельскому.
Комиссар дал ему пять грошей и похлопал Гибалу по спине.
— Поехали на Лонцкого. Закуришь?
— Я отвечу то, что и тогда. — Гибала обернулся и мрачно смотрел на Попельский. — Или вы не поняли, потому что пани крикнула с балкона. Предпочитаю курить сушеные говна, чем ваши сигареты.
При других обстоятельствах Попельский засветил бы наглецу в морду за такой ответ. Но сейчас, увидев своего внука живым, а семью — в полном составе, он не мог ни на кого сердиться. На мгновение комиссар забыл даже о искалеченном Казе Марковском. Эдвард Попельский впервые за много лет потерял свою бдительность, которую Леокадия называла «подозрительностью мизантропа».
V
Несмотря на полдень, в кабинете начальника следственного отдела подинспектора Мариана Зубика царила полутьма, что объяснялось, во-первых, темными тучами, которые низко нависали над городом, а во-вторых, огромным количеством табачного дыма, который выдыхали из легких семеро мужчин. Каждый из них курил другой сорт табака, и все эти ароматы сливались в один, чрезвычайно тяжелый и удушливый, вызывая у секретарши начальника, панны Зоси, несколько демонстративные приступы сильного кашля.
— Господа, мы получили новую информацию о состоянии здоровья маленького пациента. — Зубик выпустил носом дым сигары «Патрия» и засмотрелся на только что принесенную секретаршей записку. — Телеграмма от доктора Електоровича из больницы Сестер Милосердия. Операция прошла удачно. Казя будет ходить.
Отовсюду послышалось бормотание и облегченные вздохи. С ними контрастировал один-единственный раздраженный дискант.
— Неслыханно! — Голос аспиранта Валериана Грабского рассекал задымленный воздух. — Просто неслыханно! Эта тварь подбрасывает ребенка в краденной коляске в больницу и исчезает! Просто сбегает себе! Заходит на территорию больницы, как будто ничего не произошло, и никто из персонала, ни один швейцар не пытается его задержать!
— Дорогой пан аспирант, — доктор Иван Пидгирный с возмущением грыз сигару «Корона», — неужели вы думаете, что слуги Гиппократа — это гончие? Вы думаете, что швейцар, увидев в коляске искалеченного заплаканного ребенка, будет решать дилемму — помочь ребенку или преследовать того, кто его привез? В больнице даже швейцар находится для того, чтобы помогать другим, а не догонять, преследовать, хватать и допрашивать!
— Господа, господа, — успокаивал собравшихся Зубик. — Давайте установим факты, а потом предоставим слово комиссару Попельскому, который из нас всех лучше знает это дело. Вернемся к фактам. Сегодняшний случай произошел на фабрике ультрамарина на Слонечной, 26, где сейчас идет ремонт. С владельцем встречался пан Кацнельсон. Пожалуйста, пан аспирант!
— Фабрикант Хаим Перльмуттер. — Герман Кацнельсон потушил сигарету с видимой злостью, словно хотел этим сказать: «Всегда меня посылают к иудеям. Жид к жиду, да? Других поручений для меня не существует?» — Итак, фабрикант Хаим Перльмуттер, — продолжал аспирант, раздраженно выговаривая иудейскую фамилию, — сообщил мне, что здание действительно ремонтируют, и там будет, — Кацнельсон заглянул в блокнот, — новая фабрика малярных и сухих красок. Там поочередно находится трое сторожей, причем все они, как недовольно пояснил владелец, чрезмерно пьянствуют. Один из них — это тот, которого сегодня к нам привез комиссар Попельский.
— Точнее говоря, доставил сюда с помощью моего информатора, — буркнул Грабский, затягиваясь «Сиреной» и даже не смотря на Попельский. — И мне пришлось ему кое-что втолковывать… Любые жалобы на полицию и другие выходки…
— А сейчас вы, пан Цыган. — Зубик притворился, что не слышит этих намеков. — Расскажите нам, что известно о похищении Казя Марковского.
— Это рассказ жены инженера. — Цыган открыл блокнот. — Итак, это случилось так… Казя очень долго не мог уложиться. На удивление, быстрее всего он засыпает в домике садовника, что находится в глубине сада. Ребенок всегда спит там с матерью в теплые месяцы, и так было в ночь с понедельника на вторник. Пани Марковская ночевала в той самой комнате и ничего не слышала.
— Наверное, это нелегко так похитить ребенка, — удивился Кацнельсон. — Ведь малыш может проснуться, заплакать… Там спускают на ночь собак?
— У них нет собак, — сказал Цыган. — Я уже спрашивал об этом у инженера. Его жена их боится. Кроме того, нельзя ничего больше узнать, потому что пани Марковская продолжает находиться в состоянии шока… Почти не может говорить… Что-то ей мешает…
— А где она вообще? — спросил Попельский.
— И она не слышала детского плача? — не унимался Кацнельсон.
— Отвечаю на оба вопроса, — медленно произнес Пидгирный. — Она в университетской клинике под моим присмотром… А сейчас относительно сомнений пана Кацнельсона… Прошу вас быть деликатными… Не подобает говорить плохо о даме, но я ее знаю… Она могла быть пьяна… Пани Янина Марковская пьет давно…
