Через полчаса Попельский снял нарукавники и надел пиджак и котелок. Закурил папиросу, откинулся на стуле, сплел ладони на затылке и выпустил облачко дыма под потолок.
Фирма Ал. Сокальского явно не занималась арендой инструментов. Попельский не нашел в бухгалтерских книгах никаких фактур или чеков. Каким образом мастеру Букете пришло такое в голову? Он мог соврать, чтобы избавиться от ночного посетителя. Но это было бы глупо. Достаточно было сказать «не знаю». Но если Букета не врал и фирма Ал. Сокальского действительно арендовала инструменты, то документация о выдаче и возврате должна находиться где-либо.
Комиссар тяжело поднялся и вышел из конторы. Когда приблизился к каморке сторожа, пес угрожающе зарычал и разбудил парня, который спал, положив голову на латинский словарь. Попельский подождал, пока Грабинский очнется.
— Мне нужны другие документы. Другие папки. Они где-то здесь? Вы что-то знаете? Должен найти мужчину, который позавчера одолжил кирку!
— Я не знаю! — ответил Грабинский и грохнул кулаком по раскрытой книге. — Дайте мне покой, пан начальник! Я уже ничего не знаю!
— А с чем вы так морочитесь? — Попельский повернул голову и прочитал заголовок на странице. — Commentarii de bello Gallico
[58]. Мучаетесь с Цезарем?
— Да, с проклятой латынью! Проклятущая косвенная речь! — гимназист злобно глянул на Попельского из-за проволочных очков. — Не знаю я ничего про какие-то другие папочки! Знаю одно. До экзамена по латыни мне осталось пять часов, а я не могу найти в словаре этого идиотского слова!
— Может, вам помочь? — Попельский затушил окурок в пепельнице.
— Этот оборот, spe sublata. — В глазах юноши блеснуло раздражение. — Я не могу найти этого чертова sublata. В переводе сказано, — парень постучал пальцем по запрещенной учителями гимназий книжечке с переводами текстов, — «лишив себя надежды». То есть sublata — это participium perfecti
[59]от какого глагола, что означает «лишить». Но от которого, к черту? Я не знаю этого слова! Его нет в словаре!
— Tollo, tollere, sustuli, sublatum. — Попельский улыбнулся. — Participium образуется от другой основы. Ужасное слово, да. Руки опускаются. Когда я изучал Цезаря в пятом классе гимназии, то перерыл весь словарь, ища это глагол. Страница за страницей. И нашел. Ибо я очень упрям и всегда все нахожу. Даже тогда, даже в основном тогда, когда уже поздно.
Парень быстренько проверил глагол в словаре и облегченно вздохнул. Протер очки и погладил собаку.
— Осталось повторить только один раздел, — весело сказал он. — Спасибо, пан комиссар.
— Документация. — Попельский оперся локтями на стол, вызвав этим грозное рычание собаки. — Мне нужна документация аренды инструментов. В конторе ее нет. Может, она где-нибудь?
— Я ничего не знаю. — Грабинский покачал головой.
— Позвоните мне, — Попельский вытащил «Вальдманн» и на скомканном экземпляре «Нового века» записал свой домашний номер телефона, — если узнаете что-то о картотеке арендованных инструментов. А я вас отблагодарю какой-нибудь лексикографической или грамматической подсказкой. Вам известно, например, от чего образовано perfectum слова «tetigi»?
Попельский показал на это слово в тексте Цезаря, вышел со склада и скрылся в темноте арки. Грабинский не захлопнул за ним двери.
— Вы спрашивали про кирку? — Комиссар услышал голос сторожа. — Кто недавно арендовал кирку?
— Да. — Попельский порывисто обернулся.
— Это мы арендуем инструменты, — проговорил Грабинский.
— Кто?
— Мы, сторожа. Не всегда выписываем квитанции. Подделываем немного. Поэтому не рассказываем об этом, особенно если спрашивает начальство.
Попельский подошел к парню и схватил его за галстук. Вытащил с собой на улицу. За дверью скулила собака, царапая когтями железо.
— Этот человек одолжил кирку? — Попельский вытащил портрет Ирода и подсунул Грабинскому под глаза.
— Да, — простонал гимназист и отпустил галстук, затянутый полицейским. — И вчера вернул. Вот квитанция с адресом.
Попельский долго смотрел на мятую бумажку.
— От tango, — сказал Попельский, будто сам к себе. — Форма tetigi — это perfectum от tango, tangere, tetigi, tactum. Спасибо, молодой человек!
Грабинский больше не слушал комиссара. Сидел в своей каморке и листал Цезаря. Комиссар завел двигатель. Было почти три часа ночи. Львовские подонки укладывались спать.
XI
«Шевроле», за рулем которого сидел дежурный Михал Гнатышак с IV комиссариата полиции, медленно ехало по улице Городецкой в сторону вокзала. Полицейский почти ничему не удивлялся и тщательно выполнял приказы начальства. Он был добросовестным и не слишком умным. Первую черту он обнаружил, когда в несколько минут третьего в комиссариате на Курковой появился знаменитый комиссар Попельский, приказывая отвезти его к вокзалу, на площадь Брестской унии.
Он ничуть не спешил в дом того, кто позавчера одолжил кирку на складе Сокальского. Руку с сигаретой выставил в открытое окошко, сквозь которое проникал теплый майский воздух, что овевал лысую голову. Комиссар насвистывал мелодию, которая всегда звучала для него, словно триумфальные фанфары. В тактах, которые тот выстукивал ладонью по дверце, угадывался «Марш Радецкого».
Попельский наслаждался запахами чистого города. Недавно его омыл ливень, который, как утверждал только что купленный «Львовский утренний курьер», в течение ближайших дней обещал несколько раз вернуться из-за Карпат. Запах озона всегда возбуждал его, может, потому, что навевал определенные эротические воспоминания о венском парке Швайцер Гартен, где он договаривался о свидании с одной горничной-чешкой. Сейчас его мысли кружились вокруг женских тел и роскоши, связанной с ними. В конце концов, эти эротические ассоциации были тесно связаны с его нынешним душевным состоянием. Он должен был вот-вот схватить Ирода, а финал дела, как и апогей плотских наслаждений, казался ему приятнее от того, что задерживался. Так как во время забав с девушками в салон-вагоне он неспешно приближался к цели, полностью контролируя скорость своих движений, так и в этот раз он вполне сознательно, как будто изысканным блюдом, наслаждался своей властью над Иродом, медля с десертом, которым станет уничтожение или задержание преступника. Именно с этим он все сравнивал и ежесекундно похлопывал Гнатышака по спине, чтобы тот ехал медленнее.
— Разве ты не знаешь, друг, — в этом деле что медленнее, то приятнее? — улыбался он полицейскому, который не проявлял никаких ни веселья, ни малейшего понимания того, о чем говорил ему Попельский.
