— Малыш, ты бы хотел увидеть Плавта? — спросил Тимона Фокрит, окатившись холодной водой из кувшина и растираясь жёстким полотенцем.
— Ты ещё спрашиваешь? — отозвался Тимон, который, по примеру хозяина, также растирался после холодной купели полотенцем. — Конечно, хочу!
— Значит, сразу после полудня отправишься к Софону. Начинается сбор урожая. Расспросишь, как у него дела. Сколько он рассчитывает собрать пшеницы. Узнаешь также, что он ещё заготовил для меня. Поинтересуйся, как дела у соседей.
— Я пойду один?
— Придётся. У меня срочные дела в порту.
— Пешком?
— А то как же? Конечно, пешком! И можешь даже босиком.
— А не лучше бы нанять ему повозку? — вмешалась в разговор Мелисса. — Не такие уж большие деньги. Зачем мальчика мучить?
Фокрит привлёк к себе Тимона.
— Тимон, ты мужчина или?..
— Конечно, мужчина! И какие-то тридцать стадий — для меня сущий пустяк! — ответил, не задумываясь, Тимон.
— Ты слышала, Мелисса?
— Да уж, слышала… — недовольно проворчала жена.
Когда Гелиос достиг зенита, из Северных ворот Ольвии вышли Фокрит и Тимон. Тимон нёс в своей полотняной сумочке бомбилиос с водой и две сладкие лепёшки Плавту. Точно такие, как те, что они смаковали весной.
Позади Фокрита и Тимона, на плато огромного холма лежала, укрывшись за толстыми, высокими оборонительными стенами и внушительного вида квадратными башнями, Ольвия. Впереди, под холмом, рябил множеством чёрных могильных ям вперемежку с белыми и жёлтыми стелами
[99] некрополь
[100]. Дальше, сколько мог видеть глаз, простиралась высушенная солнцем холмистая степь, на которой кое-где рос редкий кустарник, торчали, будто свечи, стройные тополя да виднелись местами похожие на зелёные оазисы крестьянские усадьбы.
Фокрит рассказал Тимону, как идти до усадьбы Софона, и даже показал саму усадьбу, которую с высоты холма можно было различить на краю горизонта.
— Далековато всё-таки, — с сомнением покачал головой Фокрит. — Может, вернёшься?
— Ещё чего! — обиделся Тимон. — Раз надо, значит, надо. Так я пошёл?
— Валяй! — подтолкнул Тимона Фокрит. — К вечеру постарайся вернуться. А то тётушка Мелисса переживать будет. Счастливо!
Спустившись с холма и миновав некрополь, Тимон ступил на хорошо укатанную дорогу и споро зашагал в сторону усадьбы Софона.
Когда было пройдено стадиев тринадцать, Тимон обернулся, чтобы увидеть, как выглядит издали Ольвия. Обернулся и ахнул: над жёлтыми стенами города, закрыв полнеба, клубились, полыхая ослепительными молниями, чёрно-пепельные тучи.
— Ого! — воскликнул Тимон. — И откуда она только взялась, такая туча? Давай-ка, братец Тимон, прибавь ходу, — заторопил сам себя мальчишка. — Вон там вдали, между теми кустами слева должна быть пещера. Может, успеешь спрятаться…
Когда запыхавшийся Тимон добежал до кустов, туча, закрыв полнеба, уже ворочалась над его головой. Заметно потемнело, и даже потянуло холодом. По полусухим листьям боярышника и тёрна застучали первые, пока ещё редкие, капли дождя.
— Успел! — облегчённо выдохнул Тимон. — Можно считать, что мне повезло.
«А я ведь тут не одни. Вон чьи-то две лошади привязаны под дикой шелковицей. Значит, кто-то здесь уже прячется, — подумал Тимон. И вдруг забеспокоился: — Постой, постой! Что-то тут неладно. Судя по сбруе, одна лошадь скифская, другая — наша, местная. Чтобы это могло значить? Во всяком случае, надо быть осторожным. От этих скифов всего можно ожидать. И неплохо было бы узнать, что они тут могут делать…»
Пригибаясь к земле, а где и ползком, не обращая внимания на обрушившийся на спину дождь, Тимон стал медленно пробираться среди высокой, враз намокшей травы ко входу в пещеру. Пещера была большая и тёмная. Проникнув внутрь её, Тимон замер и прислушался. Из глубины пещеры доносились голоса. Разговаривали двое мужчин.
«Подозрительно всё это, — подумалось Тимону. — Хорошие люди не станут встречаться для дружеской беседы вдали от города, да ещё в пещере. Подберусь-ка я поближе».
Благодаря тому, что в пещере было темно, почти как ночью, а снаружи шумел дождь и слышались частые раскаты грома, Тимону удалось подползти к разговаривавшим настолько близко, что можно было расслышать каждое их слово.
— Значит, договорились, — прокаркал на ломаном греческом один из мужчин. — Только давай ещё раз уточним план наших действий. Окончательно…
— Давай уточним, — согласился другой мужчина, греческий язык которого был безупречным. — Значит, так…
Пока незнакомцы уточняли свой план, туча успела уйти дальше, перестало грохотать и сверкать, утих ливень, заметно посветлело. Даже в пещере.
— Всё понял? — спросил тот из собеседников, что хорошо владел греческим. Его скрипучий голос показался Тимону знакомым. — Тогда до утра! Будем просить богов, чтобы послали нам удачу… Завтра она нам не помешает.
Мужчины вышли наружу и, судя по стуку лошадиных копыт, тотчас ускакали. Похоже, в разные стороны.
— До чего же знакомый голос… Где я его слышал, этот скрипучий голос? — пробормотал сам себе Тимон. — Вспомнил! Я слышал его в порту. Это же Хармот, торговец лесом! Эге! Да тут серьёзные дела. Поход к Софону, братец Тимон, придётся отложить. Надо немедленно возвращаться назад. И как можно быстрее. Необходимо предупредить кого следует, что Ольвия в опасности…
* * *
— Что тебе надо? — писец архонта-басилевса окинул подозрительным взглядом забрызганного с ног до головы грязью и тяжело дышавшего Тимона. — И вообще, как ты сюда попал?
— Меня послал Фокрит Агротос. И я уже отвечал, что мне необходимо увидеть старшего архонта. У меня для него важное сообщение. Неужели ты не понимаешь этого?
— А может, тебе подать самого Зевса? — попробовал съязвить писец.
Но Тимон, как никогда, был настроен решительно.
— Ты не умничай! У меня сообщение чрезвычайной важности. Речь идёт о заговоре против города. Смотри, как бы тебе не пришлось отвечать перед городским советом, как сообщнику заговорщиков. Ты этого хочешь?
— Кто ты такой, чтобы пугать меня? — огрызнулся писец, но тон его голоса уже не был столь воинственным.
— Я раб купца Фокрита! И если я сейчас не увижу архонта-басилевса, в том, что случится, будешь виноват ты. И тогда я тебе не позавидую! Ты меня понял?
— Но… старший архонт сейчас на совещании городских коллегий, — стал сговорчивей писец.
— Вызови его! То, что я должен ему рассказать, важнее всех его совещаний.
