Заметив Тимона, пытавшегося хоть чем-то помочь матросам, Лемох крикнул:
— Тимон, живо под палубу! Тебе только не хватало простудиться перед Олимпиадой. И переоденься там во что-нибудь сухое.
Но Тимон не послушался Лемоха. «Если я спрячусь под палубой, матросы посчитают, что я трус», — подумал он и остался на палубе.
«Гелиос» наконец развернулся носом к ветру и волнам, и качка заметно уменьшилась. Но ненадолго. Ветер продолжал свирепеть и беситься. Он уже не свистел, как прежде, в снастях, а выл — неистово, осатанело. И волны становились всё выше и круче, стремясь перехлестнуть через борт.
Теперь «Гелиос» то медленно взбирался на вершину волны, то стремительно скользил по её склону вниз.
Надо признаться, что Тимону, которому никогда раньше не приходилось бывать в подобных передрягах, впервые стало по-настоящему не по себе. Всякий раз, когда судно срывалось вниз, у него замирало сердце. Ему казалось, что «Гелиос» несётся прямиком в пучину и уже никогда не выберется оттуда.
А тут ещё неожиданно почти над самым судном возник нестерпимо яркий свет и раздался такой треск и грохот, будто на «Гелиос» в одно мгновение обрушился весь небесный свод. Вобрав голову в плечи, ослеплённый и оглушенный, Тимон закрыл глаза, зажал уши, присел и принялся бубнить молитву.
Впрочем, страх Тимона длился недолго. Глядя на матросов, которые в такой кутерьме, едва держась на ногах, продолжали работать, — наращивали борта плетёными из ивовых прутьев и обтянутых кожей щитами, которые не позволяли бы гребням волн перелетать через борт, натягивали и крепили ослабшие снасти, с помощью весел и рулей держали судно носом к ветру — мальчишка постепенно приходил в себя, становился спокойнее, увереннее.
А шторм и не собирался униматься, наоборот, становился всё мощнее, всё злее. И всё чаще вспыхивали среди туч ослепительные молнии, и стоял неимоверный грохот.
— Похоже, что Посейдон не на шутку осерчал на нас! Требует дани! — покачал головой Лемох. — Ничего не поделаешь, придётся задабривать старика.
По его приказу матросы не без труда, рискуя каждую секунду сорваться вниз, вытащили из трюмов на палубу две большие амфоры с оливковым маслом. Выждав момент, когда судно взберётся на гребень очередной волны и на какое-то мгновение примет горизонтальное положение, матросы по команде Лемоха быстро вылили содержимое амфор за борт. Причём с обеих сторон судна.
И странное дело: едва из амфор вылились последние капли масла, как тотчас море заметно успокоилось. Не всё море, конечно, а лишь вокруг корабля. А спустя какое-то время и ветер, и море начали мало-помалу утихать. А вскоре и вовсе успокоились. Ещё какое-то время — и ненастья как не бывало. Прояснилось небо, засверкало предвечернее солнце. Под его лучами залоснилась красным отсветом поверхность моря.
И только над Фракией
[137], куда уползла гроза, клубилась тёмно-сизая туча, которую продолжали полосовать яркие зигзаги молний.
— Что это было? — спросил возбуждённый Тимон, который всё ещё не мог оправиться от перенесённого потрясения.
— Греус, — сказал Феокл. — Так моряки называют шторм, который, случается, налетает на эти воды из Тавриды
[138]. Хорошо хоть, что обрушился он на нас не ночью, а днём. А то неизвестно, чем бы всё кончилось...
* * *
Остаток дня и ночь прошли без происшествий. Подгоняемый бореем «Гелиос» резво бежал к югу наперегонки с попутными волнами, рассекая их своим острым форштевнем.
Новое приключение ожидало «Гелиос» утром четвёртого дня плавания у берегов Фракии, на подходе к Боспору Фракийскому
[139]. Когда солнце поднялось над морем и начало слегка пригревать, не спускавший глаз с горизонта рулевой громко крикнул:
— Вижу впереди скалу Перст Посейдона, а возле неё — что-то вроде судна! — и уже тише добавил: — Странного судна...
Все, кто был на «Гелиосе», столпились на носовой палубе, стараясь рассмотреть «странное» судно, которое показалось из-за скалы. Судно действительно было странным. Скорее всего, это была грубо сколоченная большая лодка, со сломанной мачтой и, следовательно, без паруса. К тому же она не плыла в одном направлении, а как-то неестественно вертелась на одном месте, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно раненое животное. Люди на лодке суетились, беспорядочно размахивали руками.
— Похоже, у них там несчастье, — заметил один из матросов.
— Возможно, возможно, — с сомнением покачал головой Лемох. — Сейчас увидим. А пока, Горгос и Теан, вынесите — сколько нас? одиннадцать? — вынесите одиннадцать луков и стрелы. На всякий случай. — И, хмыкнув, загадочно добавил: — Наслышаны мы об этих «несчастьях»...
Когда матросы принесли луки и стрелы, все, кроме рулевого, взяли по луку и по нескольку стрел. Тимону также достался лук. После этого Лемох распорядился:
— Всем к правому борту, присесть и не высовываться. Луки держать наготове и ждать моей команды.
На бедствующей лодке, похоже, только теперь заметили приближающийся «Гелиос». Все дружно замахали руками и завопили гортанными голосами, ужасно коверкая греческую речь:
— Помогите! Спасите! Мы тонем! Мы напоролись на подводную скалу! Сжальтесь над нами, — возьмите к себе на борт! Мы отблагодарим вас! Будьте же милосердными!
Экипаж лодки состоял из доброго десятка людей довольно дикого вида, похоже, фракийцев — грязных, бородатых, патлатых — одетых кто во что горазд. Преимущественно в бурнусы
[140]. На некоторых было что-то вроде накидок из шкур диких животных. Странное дело: почти все эти люди старались держаться к «Гелиосу» если не спиной, то правым боком. И всё же Лемох сумел разглядеть у некоторых из них спрятанные под одеждой на левом боку короткие мечи.
К тому же, хотя лодка была как будто неуправляема, она каким-то загадочным образом приближалась к «Гелиосу».
— Хватит здесь цирк устраивать и галдеть! — крикнул, обращаясь к незнакомцам Лемох. — Убирайтесь как можно скорее подобру-поздорову! Буду считать до десяти! — И уже обращаясь к своим, скомандовал: — Ребята! Всем встать и луки к бою! — И сам первым поднял лежавший у ног лук, вставил стрелу и натянул тетиву. Тотчас вдоль правого борта поднялись во весь рост десяток человек с направленными в сторону лодки луками. Тимон прицелился в одноглазого здоровяка, плечи и бёдра которого покрывали козьи шкуры. Судя по всему, он был главным в этой лодке.
