«Благодарная Ольвия сыну своему, быстроногому Тимону Фокритосу
[9] по прозвищу Авр
[10], который прославил наш город на 86-х атлетических Играх в священной Олимпии, где он с помощью Ахилла Понтарха
[11] опередил всех своих соперников, эфебов
[12] и взрослых, в беге на 1 стадий
[13] и дважды был увенчан оливковым венком олимпионика
[14]».
Студенты вместе со своим профессором, будто заворожённые, со всех сторон осматривают статую, не переставая восхищаться её красотой и мастерством древнего скульптора. При этом не забывают, конечно, похвалить изредка и Тимура с Оксаной.
— А находка-то, действительно, уникальная! — делает авторитетное заключение Иван Иванович. — Не иначе как работа Поликлета
[15]. Ну, если не самого Поликлета, то уж кого-то из его учеников наверняка. Сомнения быть не может. Вы только всмотритесь, с какой точностью и тонкостью передана пластика здорового мускулистого тела, какие идеальные его пропорции. Так ваять умел только Поликлет!
Тут же, в раскопе номер восемь, профессор Гребешков читает своим студентам короткую популярную лекцию о жизни и особенностях творчества великого древнегреческого скульптора.
— Ребята! — окончив лекцию, спохватывается Иван Иванович. — А кто-нибудь из вас обратил внимание на лицо этого самого Тимона, сына Фокрита? А присмотритесь-ка повнимательнее на глаза, нос, подбородок.
— А что? — пожимает плечами кто-то из студентов. — Лицо как лицо. Можно сказать, симпатичное…
— Плохие из вас антропологи
[16], — с грустью сообщает профессор. — Ведь черты лица этого юноши — славянские. Неужели никто этого не заметил? Никакой это не грек, а наш брат, славянин. Точнее будет сказать, предок славян, поскольку в те времена славян как таковых ещё не было. Эх, вы…
— А ведь действительно! — изумлённо хлопает глазами Оксана. — И даже… а ну-ка стань, Тима, рядышком со статуей!.. И даже похож на нашего Тимура. Как две капли воды! И в самом деле, — никакой это не грек.
Когда стихают возгласы удивления, Иван Иванович с грустью произносит:
— Вот вам ещё одна загадка истории, которую вряд ли когда удастся разгадать. А жаль… Так хотелось бы знать историю жизни этого юноши.
— А почему бы нам самим общими усилиями не восстановить её? — оживляется вдруг Тимур Иванченко. — Что вы на это скажете, Иван Иванович?
— Как это? — не может взять в толк профессор. — Что ты имеешь в виду?
— Да вот… Вместо того чтобы по вечерам шлёпать картами, стучать домино да слушать одну и ту же надоевшую всем музыку, давайте сообща сочинять историю жизни Тимона Фокритоса. Возможно, у нас получится что-нибудь путное. Скажем, повесть… А может, и роман. А почему бы и нет? А назовём мы нашу повесть «Олимпионик из Ольвии». Ну, как?
— А что, это — идея! И даже, скажу я вам, замечательная идея! Молодец, Иванченко! — горячо поддерживает парня профессор Гребешков. — Сегодня же вечером и начнём…
Часть первая
Ольвия
Было тихое солнечное утро третьего дня первой декады
[17] месяца артемисиона
[18] по милетскому календарю
[19] в год архонтства
[20] Гиппарха Филотидоса
[21].
Несмотря на то, что по ночам воздух бывал ещё свежим, а иногда и с морозцем, земля, благодаря последним тёплым безоблачным дням, успела подсохнуть, прогреться, и кое-где из неё начала уже пробиваться изумрудная зелень. Бирюзовое небо было чистым, без единой тучки. На улицах, а ещё чаще у хозяйственных построек копошились в поисках рассыпанного зерна шумные воробьиные стайки, в которых то и дело вспыхивали и тут же затихали скоротечные драки. На деревьях, между голых веток, прыгали, попискивая, синицы, то тут, то там слышались призывные мелодичные трели самцов горихвосток. Выползали из тесных щелей отогреваться на солнце сонные мухи. И даже крошечные муравьи уже суетливо шныряли под ногами. Всё говорило о том, что на смену холодной, порядком надоевшей всем зиме пришла наконец долгожданная весна.
Неподалёку от северных ворот Ольвии, у выходящей в проулок массивной калитки большого, похожего на крепость дома, за глухими высокими стенами которого виднелись лишь красные черепичные крыши, остановилась каурая
[22] лошадь с двумя всадниками: взрослым и совсем ещё юным. Оба всадника были одеты в синие шерстяные хламиды
[23], накинутые поверх белых хитонов
[24]. Всадники спешились, и пока младший привязывал лошадь к вбитому в землю колу, старший постучал в ворота висевшим на верёвочке бронзовым молоточком.
Ворота открыл не раб-привратник, как обычно, а вышедший зачем-то во двор сам хозяин дома — плотный мужчина средних лет с аккуратной чёрной курчавой бородкой и такой же короткой и курчавой копной чёрных с проседью волос на крупной круглой голове.
