Но когда до финишного столба оставалось не больше тридцати пахюсов, случилось неожиданное: Тимон вдруг вскрикнул, споткнулся, едва не упав, несколько раз подпрыгнул на одной ноге. Однако сразу же, стиснув зубы, продолжил бег. Хотя бежал уже как-то странно, ступая не на всю ступню, а только на пальцы правой ноги. И конечно, совершенно сбившись с темпа. Его бег заметно замедлился, и этим не преминул воспользоваться Феопомп. На последних пахюсах он обошёл Тимона и финишировал первым.
Тимон коснулся финишного столба вторым. Коснулся и тут же упал. Его лицо искажала болезненная гримаса. К нему подбежал один из элланодиков.
— Что случилось?
Тимон молча показал элланодику ступню правой ноги. Из её пятки торчала большая акациевая колючка. Из-под неё просачивалась тёмная кровь.
После короткого совещания старший элланодик огласил:
— Олимпиоником в мужском дромосе объявляется Феопомп, сын Теагена из Фессалии.
Стадиум встретил эту весть недовольным гудением и даже свистом. Лишь некоторые из фессалийцев попытались завести публику, но и те вскоре умолкли.
Тогда поднялся со своего места Перикл. Хорошо поставленным ораторским голосом, который был услышан на всём стадиуме, он обратился к судьям:
— Уважаемые элланодики! Ваше решение — закон. Но позвольте мне высказать своё мнение относительно этого забега. Заверяю вас, что я ни в коем случае не собираюсь навязывать это мнение вам.
Посовещавшись, элланодики предоставили слово Периклу.
— Я считаю, что этот юноша, Тимон, также достоин звания олимпионика в этом виде агона. Он не виноват в том, что наступил на эту дурацкую колючку. Вина здесь скорее работников стадиума. Это они не проследили, какой песок доставили на стадиум.
— Правильно! — закричал кто-то из зрителей зычным голосом. — Тимон — олимпионик!
И весь стадиум дружно подхватил:
— Тимон — олимпионик! Тимон — олимпионик!
Растерянные элланодики, не зная что делать, беспомощно пожимали плечами да разводили руками.
А стадиум между тем уже грозно скандировал:
— Тимон — олимпионик! Тимон — олимпионик!
Наконец старший элланодик, прося тишины, поднял кверху обе руки. А когда зрители малость поутихли, объявил:
— Посовещавшись, коллегия элланодиков решила, что будет справедливее, если мы объявим олимпиониками восемьдесят шестых Игр в мужском дромосе Феопомпа, сына Теагена из Фессалии, и Тимона, сына Фокрита из Ольвии! Слава олимпионикам!
Зрители одобрительными возгласами приветствовали такое решение судей. Главный элланодик подозвал осторожно ступающего на правую ногу Тимона и вручил ему оливковую ветвь. И вновь стадиум взорвался громкими приветствиями и поздравлениями.
Пользуясь тем, что диаулос почему-то задерживался, зрители занимали себя разговорами. Отовсюду доносились приветствия, расспросы, шутки, насмешки, подначки, анекдоты. Какой-то бойкий на язык зритель, судя по выговору — фтиотидец, пытался «завести» соседей из Долопии
[219]:
— Что, долопийцы, приехали полюбоваться на наших ребятишек, которые вновь станут олимпиониками?
Соседи в кошель за словом не полезли:
— Не видать вам на сей раз победы, как собственных ушей. У нас теперь такие ребята, что вам и не снилось!
— Знаем мы ваших ребят! Если не подгонять розгами, то и черепаху не обгонят.
— А вашим сегодня и розги не помогут.
В другом месте пожилой мужчина, из тех, похоже, что не пропускают ни одной Олимпиады, завёл дискуссию с сидевшими рядом молодыми парнями.
— Разве теперь атлеты? — спрашивал он парней и сам же отвечал: — Мелюзга одна, а не атлеты. Вот в былые времена были действительно атлеты. Возьмём, например, Файла из Кротона
[220], который на семидесятой Олимпиаде прыгнул в длину на целых девять оргий. Это вам не курица начихала, а девять оргий! А теперь что? Пять оргий. Ну, от силы шесть. Смотреть не на что! А возьмём метание диска. Тот же Файл диск весом в десять мин зашвырнул за двадцать оргий. Кто сегодня, скажите мне, способен на такое? А вы про Милона из того же Кротона что-нибудь слыхали? Нет? Я так и думал! — безнадёжно взмахнул рукой мужчина. — Да будет вам известно, что этот Милон из Кротона принял участие в шести подряд Олимпиадах и на всех шести становился олимпиоником в борьбе. Это вам о чём-нибудь говорит? Но и это ещё не всё! Кроме того, Милон девять раз побеждал на Истмийских играх, восемь раз — на Немейских и шесть — на Пифийских. Вот это действительно был атлет! Он ударом кулака валил на землю любого быка. Если бы он встретился в поединке с самим Гераклом, неизвестно ещё, чья бы взяла. А что теперь? Теперь таких атлетов днём с огнём не сыщешь.
Чуть подальше знакомый уже Тимону дедушка Сострат читал собравшимся вокруг него зрителям что-то вроде лекции.
— Пройдут века и тысячелетия, — провозглашал он убеждённо, — сменится множество поколений, одни народы придут на смену другим, забудут люди нас, забудут нашу эпоху, а спорт останется. Спорт будет жить вечно. Ибо спорт — это символ жизни, это сама жизнь, одно из лучших её проявлений. А ещё спорт — первейший в мире лекарь. А лекарь, он всегда будет востребован.
По окончании диаулоса, когда Тимон и Феокл покидали стадиум, у выхода им встретился Эвклес. Встретился как бы случайно. Хотя вряд ли эта встреча была случайной. Не иначе как купец поджидал земляков. Шагнув навстречу, он обратился к Тимону:
— Юноша, поговорить надо.
Тимон вопросительно взглянул на Феокла. Тот утвердительно кивнул головой, и Тимон подошёл к Эвклесу. Взяв паренька за локоть, Эвклес наклонился над ним и, больше всего боясь уронить достоинство, скороговоркой пробубнил:
— Ты вот что, Тимон... Не держи на меня обиды. И-и... ну, словом, прости меня, — Чувствовалось, что этот разговор даётся Эвклесу с большим трудом. — Нехорошо поступал я. А всё потому, что очень уж хотелось видеть Матрия олимпиоником. Но увы!
— Понятно, — отозвался Тимон. — Извинения принимаю. И забудем об этом.
— И просьба у меня к вам обоим... — замялся Эвклес. — К тебе и твоему педотрибу. Не рассказывайте в Ольвии о том, что произошло с нами на стадиуме. За молчание я готов заплатить вам. В разумных пределах, разумеется. Сколько вы хотите?
— Ничего мы не хотим. Нам твои деньги, дядюшка Эвклес, не нужны. А относительно молчания... Раз просишь... даю слово, что от нас, от меня и дядюшки Феокла, в Ольвии об этом происшествии никто ничего не услышит. Даже мой отец.
— Ты хороший парень, Тимон, — расчувствовался Эвклес. — Зря я с тобой так... Вот что! Вы оба можете вернуться в Ольвию вместе с нами, на моём корабле. Для нас это будет вроде как почётная миссия: доставить на родину двукратного олимпионика.
