— Не знаю...— Тимон даже слегка растерялся от неожиданной услужливости Эвклеса. — Я посоветуюсь с педотрибом.
Ипподром находился южнее стадиума, между стадиумом и долиной реки Алфей. Оказалось, что размером он намного больше стадиума. В длину ипподром вытянулся больше чем на три стадия, да и по ширине во много раз превосходил стадиум. А на его склонах, пусть и не таких высоких, как стадиумные, запросто могло усесться в три раза больше зрителей.
Поэтому найти здесь подходящее место оказалось делом несложным.
Пока готовилась гонка, Феокл рассказывал Тимону обо всём, что было видно на ипподроме:
— Вон то, в начале ипподрома, похожее на портик длинное деревянное сооружение — это стойла. Там их сорок. В них конюхи и возничие готовят упряжки к гонкам. Перед стойлами алтарь Посейдона. Посейдон ведь у нас, кроме всего прочего, ещё и покровитель всяких там конских состязаний.
— А зачем там, рядом с алтарём, дельфин и орёл? — спросил Тимон.
— Начнутся гонки — сам увидишь, — уклонился от ответа Феокл.
— А вот эти массивные каменные столбы, что стоят в начале и в конце беговой дорожки, — они указывают, где колесницам надлежит разворачиваться? — догадался Тимон. — Так ведь?
— Совершенно верно, — подтвердил Феокл. — А вон видишь, в конце дорожки, за поворотным столбом стоит ещё один алтарь? Это алтарь божка Тераксиппа. Многие называют его демоном. Перед его алтарём очень часто гибнут люди. То есть возничие. Лошади тоже. Думаю, что и сегодня не обойдётся без людских жертв. Очень уж кровожадный и ненасытный этот божок...
— Ерунда всё это! — сердито оборвал Феокла сидевший впереди сурового вида мужчина в синем хитоне. — Какой демон? Какой божок? Просто какому-то недоумку взбрело в голову поставить неизвестно зачем алтарь именно там, где поворачивают колесницы. Да и поворот разве таким должен быть? Поворот должен быть широким и плавным. А мы что видим? Четвериком коней приходится разворачиваться вокруг столба! Для чего? Зачем? Чтобы гибли люди? Ведь каждый возница старается сделать поворот как можно ближе к столбу. Вот и сталкиваются колесницы. Вот и гибнут люди. А Тераксиппа выдумали жрецы, чтобы люди побольше пожертвований несли. А ты: де-емон! божо-ок!
— Очень уж разит от твоих речей Протагором, — заметил Феокл.
— Протагор — умнейший человек! — отозвался оппонент Феокла. — Побольше бы таких!
Пока продолжались эти разговоры, конюхи успели подготовить колесницы к гонке. К алтарю Посейдона подошёл трубач. Поднявшись на возвышение, он поднёс к губам свою сальпингу, и над ипподромом прозвучал резкий требовательный сигнал. И тотчас медный дельфин нырнул вниз, а над алтарём по тонкому высокому шесту взмыл кверху бронзовый орёл с распростёртыми крыльями. Одновременно с этим упали на землю верёвки, ограждавшие стойла. Возничие, одетые в длинные, до пяток, хитоны, начали выводить из стойл упряжки и выстраивать их в одну линию. Всего Тимон насчитал двадцать семь колесниц.
Зрители, а собралось их на ипподроме не меньше полусотни тысяч, ожили, зашевелились, заговорили, загалдели. Кто-то расхваливал понравившуюся упряжку, другой, наоборот, охаивал чью-то упряжку, один восхищался лошадьми, ещё кто-то выражал недовольство малым количеством колесниц.
А тем временем трубач вновь поднёс свою сальпингу к губам, и, повинуясь его сигналу, колесницы сорвались с места. Ипподром заволновался, зашумел, загалдел, заорал. Некоторые лошади, не привыкшие к такому шуму, взвились с перепуга на дыбы.
Первые два круга гонка прошла благополучно. А вот на третьем, когда, стараясь опередить друг дружку, две последние колесницы слишком сблизились и левая пристяжная лошадь одной упряжки налетела на правую пристяжную другой, произошла небольшая драма. Запутавшись в чужих постромках, сначала упала одна лошадь, тут же — другая, а за ними — все остальные. Их примеру последовали возничие, приземлившиеся, точнее будет сказать, приконившиеся, на разгорячённых конских боках. К счастью, всё обошлось, можно сказать, благополучно, если не считать перелома руки у одного из возничих. Работники ипподрома по-быстрому распутали и растащили лошадей и колесницы в стороны, освободив беговую дорожку.
Зрители на такой не значительный для подобных состязаний случай почти не обратили внимания. Они ожидали более впечатляющих происшествий. И дождались...
Когда шедшие впереди упряжки в восьмой раз огибали поворотный столб, один из возничих, стремясь вырваться вперёд, решил проскочить у самого столба. Но тут его лошади, шарахнувшись от налетавшей на них соседней упряжки, возничий которой также надумал стать единоличным лидером гонки, наскочили на столб. В мгновение ока образовался клубок из лошадей, колесниц и людей. А ещё через несколько мгновений там копошилась огромная куча-мала, из которой вырывались скрежет железа, дикое ржанье лошадей и истошные вопли пострадавших возничих.
Из двадцати пяти упряжек, остававшихся на беговой дорожке, только одна избежала столкновения. Ею правил самый пожилой возничий. А не попал он в эту свалку потому, что постоянно, то ли из боязни, то ли из осторожности, держался позади. Теперь, когда у него не осталось соперников, старик-возничий, не особо спеша, сделал ещё два круга и финишировал в гордом одиночестве.
— Ну вот... и не состязался по-настоящему, и в то же время — олимпионик, — небрежно проронил Тимон.
— Вот тут ты ошибаешься, Тимон, — заметил Феокл. — Олимпиоником стал хозяин этой упряжки, а не возничий.
— Как это? — не понял Тимон.
— А вот так! Возничие, которые постоянно рискуют жизнью, как бы и не принимают участия в этих состязаниях. Оливковый венок олимпионика, а с ним и вся слава и почёт достаются хозяину победивших лошадей. При этом хозяин может даже не присутствовать на ипподроме. Сидит себе где-то там в Хиосе или Фессалии дома, попивает винцо, и на тебе — олимпионик!
— Ещё одна несуразица! — обернувшись, с досадой проговорил сидевший впереди мужчина в синем хитоне. — И вообще, в этом виде агона всё почему-то шиворот-навыворот. И какой олух всё это придумал?
Тем временем работники ипподрома с помощью рабдухов и некоторых активных зрителей растаскивали кучу, из которой продолжало доноситься конское ржанье вперемешку с отчаянными людскими криками.
— Семь возничих покинули ипподром через Врата Печали, — мрачно произнёс Феокл и на вопросительный взгляд Тимона объяснил: — Семь человек разбились насмерть...
— Разве это много? — небрежно пожал плечами сидевший подле Феокла не в меру оживлённый старичок. — Вот помню лет двадцать пять тому назад, а может, чуть побольше
[221], на Пифийских играх в Дельфах из сорока возничих в живых остался только один. Вот это была гонка! Вот там было на что посмотреть! А сегодня что? Подумаешь — семь трупов! Эка невидаль...
Феокл ничего не ответил, лишь осуждающе покачал головой.
Когда покидали ипподром, он сказал:
