Грециона, здесь и сейчас по натуре очень восприимчивого к всему прекрасному, это заворожило, но, конечно, не слишком удивило.
Не то чтобы профессор видел такие пейзажи над головой каждый день — Психовский жил в сером мегаполисе, где зимой оттенки неба варьируются от серого до очень-очень серого. Просто Грецион еще не пришел в себя, это, собственно, неудивительно — сознание до сих пор не могло понять, что вообще стряслось, почему профессор лежит на песке, а не на палубе, а перед глазами пляшут цветные пятна. Какое-то время Психовский просто лежал. Здравое восприятие мира постепенно, как нежелающий возвращаться в общежитие после пьянки студент, все же возвращалось. В конце концов, оно столкнулось с комендантом — в смысле, со всем букетом чувств профессора, — и Грецион понял, что абсолютно ничего не понимает.
— Ого, — первая реакция на цветное небо оказалась коротка, но метка. Как следует поморгав, профессор приподнялся на локтях, ожидая, что тело пронзит боль от сломанных конечностей — но нет, все было в порядке, только нога слегка ныла. Будто бы Грециона кинули на сорок мягких перин, положив вниз горошину — судя по боли в ноге, не простую, а свинцовую.
Вернувшиеся в строй чувства теперь не просто уловили, а полностью осознали тропический лес с древними деревьями, раскинувшийся вокруг пляж и притихших в песке крабов.
А потом, хуже, чем черт из табакерки, явился Аполлонский.
— О, ты наконец-то пришел в себя, — протараторил тот, поправляя соломенную шляпу. — Я-то уж думал, что пролежишь тут до темноты. Спокоен и медлителен, типичный Телец.
— А привести меня в чувства ты не пробовал, гуру гороскопов? — парировал профессор. Лишь на мгновение ему в голову пришла мысль гаркнуть на друга, но погасла так быстро, что даже не успела оставить следа — получается, что вроде и не думал о таком.
— Решил даже не пытаться. Ты же ненавидишь, когда тебя будят. А отключка от реальности — почти тот же сон. Я тебе больше скажу, будь я некромантом, даже не стал бы воскрешать тебя — ты бы стал тем мертвяком, который постоянно ноет, что хочет обратно в могилу и хоть пару минуточек тишины, но ты терпеливый, ныл бы долго.
Федор Семеныч набрал воздуха и, не дав другу ничего сказать, продолжил:
— Впрочем, это ладно. Ты не видел мой графический планшет или, хотя бы, блокнот? Я точно знаю, что они здесь, раз шляпу не унесло. Правда планшету наверняка хана. Ну, сигареты мои вот промокли насквозь.
В подтверждение слов художник вытащил пачку и покрутил почти перед носом Грециона.
— Тебя правда сейчас интересует блокнот или планшет? — потер глаза Психовский.
— Я художник! — развел руками Аполлонский. — Я не могу упустить шанс зарисовать такой пляж и такие деревья!
— Слушай, у нас тут ситуация почти из Жюля Верна, а ты со своими рисунками, — профессор наконец встал, пошатываясь, приложил ладонь ребром ко лбу и посмотрел за линию горизонта. Там, где небо смыкалось с океаном, плясали уже знакомые цветные пятна, сливаясь и перемешиваясь в самый настоящий ад для эпилептика.
— И где мы? Выглядит просто… восхитительно, — глаза профессора еще напоминали мутную воду после шторма, но там, на дне, уже мерцал жемчуг неподдельного, даже в некотором роде детского восторга.
— Да у тебя все выглядит потрясающе — даже какой-нибудь банальный парк. А так, не имею ни малейшего понятия, где мы — художник суетно бегал туда-сюда, вглядываясь в песок. — Но если мы мыслим Жюлем Верном, то это какой-то таинственный остров.
— Значит, надо угнать подлодку капитана Немо, — хмыкнул профессор, вытряхая песок из бороды. — А остальные?
— Пока никого больше не видел. Кто знает, что их сожрало.
— Какое у тебя позитивное мышление, однако.
— Да нет, это просто закон жанра, — махнул Федор Семеныч рукой и перешел к более насущным проблемам. — Ты точно не видел блокнот? Даже не замечал?
Грецион помотал головой, пытаясь понять, что вообще происходит. Последнее воспоминание профессора — это тонущий корабль и словно бы перевернутый вверх-дном мир, зеленое свечение, вода, легкая тошнота и отвратительное чувство дежавю, изрядно поднадоевшее. Пока что все эти ячейки памяти не особо складывались в одну логическую картинку, и предположительный остров с вековечными деревьями сюда никак не вписывался. К тому же, «Королевы морей» нигде не было видно, а корабли просто так не испаряются. Такое разрешено, нет, скорее уж положено, только Летучему Голландцу, но им тут даже не пахло.
Любой здравомыслящий человек если бы не запаниковал, то хотя бы расстроился, что весь отпуск пошел коту под хвост, но профессор Грецион Психовский не спешил разочаровываться — вот если на этом островке, кроме каких-нибудь каннибалов, не окажется ничего интересного, то тогда отпуск точно можно будет официально утвердить проваленным, зверив всеми печатями. Профессору всегда казалось, что даже катастрофа должна быть интересной и запоминающейся — короче говоря, проходить с огоньком, с примесью древности и сверхъестественного. А если к этому коктейлю добавить приправу из утерянного знания минувших веков — получится хит сезона. На это наложилась еще та самая легкая впечатлительность Грециона в этом оттиске, превращающая даже поездку на гольф-карах в незабываемое путешествие.
Ни то к счастью, ни то к горечи Психовского, вселенная в общем и частности любит подслушивать чужие мысли, подобно Гудвину воплощая их в реальность. Правда, иногда из этого выходит ведьмовская пакость, а не подарок доброго волшебника, но в случае Грециона все обычно выстреливало так, как нужно.
Вот и сейчас вселенная — все ее оттиски разом — подслушала мысли профессора и решила действовать незамедлительно.
Как только Грецион перевел взгляд с моря на тянущийся вглубь суши лес, то увидел ящероподобный силуэт с торчащим из головы рогом — на этот раз у профессора не было сомнений, что это Вавилонский Дракон. Такой расклад как раз отлично вписывался во всю концепцию происходящих фантастических событий — если можно с бухты-барахты оказаться на непонятном острове с цветным небом, то почему бы в нескольких метрах не стоять мифическому существу?
Профессор схватился за голову — внутри все заскрежетало, к горлу снова подступил комок, а в голове замерцали странные обрывки лоскутов-картинок.
Предположительный дракон остановился, помахивая хвостом.
— Мой драгоценный Феб, — окликнул профессор художника, чуть пошатываясь. — Надеюсь, ты нашел блокнот…
— Нет, а что это ты вдруг?.. — Федор Семеныч хотел было добавить что-то еще, но посмотрел туда же, куда Грецион, и замолчал. — Это что, твой Сируш, Вавилонский Дракон?
— Ну, если у нас не коллективные галлюцинации… хотя мое самочувствие говорит именно об этом… — заключил профессор. — Ох, старый китаец был бы так рад.
Существо внимательно изучало стоящих вдали людей и, видимо, приняло решение убраться подальше, молниеносно рванув в глубь леса.
