— Так, — закопошился Грецион, потирая переносицу. — Нам нужно туда, за ним! Определенно! Это всяко лучше, чем торчать на берегу в ожидании Годо.
Честно говоря, если бы не нашлось подходящего случая в лице Вавилонского Дракона, профессор так бы и остался сидеть на берегу.
— Мы торчим тут исключительно в ожидании блокнота, — поправил Аполлонский, вернувшись к поискам. — Я уж и не надеялся, что ты предложишь идти глубже, но, о чудеса, случилось что-то, что подняло тебя с места. Ты же, наш пассивный Телец, не любишь охоты за возможностями, постоянно ждешь, пока они сами придут на блюдечке с голубой каемочкой, и желательно сервированные по Фэншую. И все же я надеялся, что успею найти блокнот раньше, чем возможность с грохотом свалится на нашу голову. Ты, пожалуй, беги, тебя теперь не остановить, а я тут продолжу искать…
— Даже не надейся, — рассмеялся Грецион. — И давай уже вместе найдем твой чертов блокнот. А карандаши-то не растерял, среброкистый ты мой?
* * *
Вавилонский Дракон боялся.
Ощущение угрозы стальным чертополохом впивалось в него отовсюду, кололо и заставляло бежать лишь вперед и вперед. Все вокруг казалось враждебным, хоть и привычным, ведь дракон бегал по этим тропическим лесам многие годы, но сейчас, вернувшись, готов был оказаться где угодно, только не здесь — хотя нечто материнское, будто бывшее частью его, пыталось одновременно убаюкать где-то в глубине, но в тоже время разбудить нечто дремлющее.
Словно бы все части его, все бывшее им и являющееся им, неведомым образом собралось в этом тропическом лесу, месте притяжения.
Зверь знал, что его обязательно будут искать, что за ним вернутся, и холодные клешни неволи вновь сомкнутся над головой. Он бежал изо всех сил, стараясь оттянуть неизбежное, стараясь хотя бы еще немного побыть свободным. А ведь так недавно существу показалось, что все уже позади, и он — он нынешний — в безопасности…
Даже те двое на берегу показались Вавилонскому Дракону враждебными, хотя он знал, ощущал своим звериным нутром, что они не причинят ему вреда, потому что они пришли с той стороны бытия, а не с этой. Не с этой, где никому нельзя было довериться, все хотели запереть существо, перерезать живительную связь со свободой. Все, кроме одной девушки, да, разве только кроме нее.
И особенно острое чувство зверь испытал, увидев своими бесконечно цепкими глазами одного из незнакомцев на берегу — пласты воспоминаний, своих и чужих одновременно, начали всплывать, но стремительно вновь пошли ко дну.
Вавилонский дракон бежал со всех ног, зная, что в любом случае уже проиграл.
* * *
В тропическом лесу действует одно, самое главное правило: ничего нельзя трогать, вообще ничего, особенно если оно похоже на лиану, особенно — если шевелится, а если высовывает раздвоенный язык и шипит — лучше даже не приближаться. В этом нет ничего странного, потому что обычные джунгли, в отличие от каменных, настроены к человеку ой как враждебно — и вовсе не потому, что у них такой сварливый характер. Просто это немного не та среда обитания для хомо, как бишь его там, сапиенс. Точнее, если верить теории эволюции, то когда-то она была именно той средой, то есть человеческой, но некая обезьяна с камнем в руке решила покинуть тропические леса с длинными лианами и огромными деревьями, оставив их на произвол судьбы. И где-то внутри любых джунглей, любых тропиков, таится эта древняя обида — древняя обида на человека, бросившего зеленые древесные своды, приютившие беспомощного обезьяныша на заре развития. Да и, что уж там таить, не просто бросившего, а иногда попросту уничтожающего, жадно рубящего и жгущего свою первую среду обитания — попробуй такое прости. Ядовитые змеи и огромные насекомые в таком случае вообще самый безобидный вид мести.
Но в тропическом лесу с неестественно высокими деревьями, царапающими растекающееся в цветных пятнах небо, все было совсем не так.
Это место не выглядело слишком уж злобным и обиженным, все здесь было как-то предрасположено к человеку. Нет, конечно, заросли не расступались с песнями и плясками, обнажая мощеную дорожку — мол, вот, пожалуйста, все для вашего удобства, дорогие люди, ходите где хотите. Но Грецион инстинктивно приготовился к зарослям, через которые придется прорываться с гипотетической саблей, а поскольку саблей физической нигде и не пахло, задача в голове профессора нарисовалась вдвойне сложная.
В итоге, поход Психовского и Аполлонского через тропический лес скорее напоминал воскресную прогулку по грибы с добрым пастором. Не хватало лишь говорящих зверушек и ветра в ивах, и все, идиллия, не поспоришь.
— У меня такое ощущение, — поделился Грецион, внимательно изучавший ящероподобные следы на земле, — что этот лес привык к людям.
— У меня такое ощущение, — скопировал Аполлонский, — что мы вообще попали в какой-то Юрский период и скоро заблудимся.
— Ты что, не будешь рад динозаврам?
— Буду, просто они не будут рады мне, — улыбнулся художник, крепко прижимая к себе все-таки найденный блокнот. — Только если как закуске…
— О, ты потянешь и на главное блюдо, — профессор вгляделся в еще один след. — А вообще, тебе надо читать меньше книг о попаданцах, если ты думаешь, что нас кинуло в прошлое…
— Если бы нас кинуло прошлое, над головой не творилась бы такая пьяная феерия, — ткнул пальцем ввысь Федор Семеныч. Грецион, как по команде, поднял голову — через густые кроны тропических деревьев, подмигивая, виднелось разноцветное небо.
— Мне вот интересно, — сказал Психовский, вновь зашагав по следам предполагаемого Вавилонского Дракона. — Куда подевался Брамбеус, старый китаец и его переводчик?
— Их уже могли сожрать динозавры, — пошутил Аполлонский и, не дав Грециону ответить, переключил тему: — Я думал, тебя будут интересовать какие-нибудь связи с древними цивилизациями ну и тому подобное, как обычно.
— Меня интересует много чего. Например, какого черта тут взялся Вавилонский Дракон, который, даже если и существовал в Вавилоне, уже давно должен был превратиться в кости и прах? Меня интересует, какого черта мы здесь оказались, меня интересует, какого черта небо цветное, какого черта лес такой добродушный, какого черта в последнее время мне так плохо, и я так часто стал ловить дежавю… И да, ты прав, если это окажется просто дурацкий необитаемый остров — я разочаруюсь. Но если бы Вавилонский Дракон не появился прямо перед нами на берегу — я бы и с места не сдвинулся, ты знаешь.
Аполлонский почесал нос.
— Это очень похоже на тебя, но все равно, знаешь, что я скажу… какой-то ты сам не свой. Будто что-то…
Федор Семеныч хотел договорить, но остановился, увидев, что Грецион тоже стоит на месте. Профессор вглядывался в землю — следы предполагаемого Вавилонского Дракона обрывались.
— У них есть крылья? — Аполлонский опустился на колено, чтобы получше разглядеть последние оставленные зверем следы.
