— Профессор… — прошептала Инара.
— Заткнись! — снова рявкнул Психовский. — Вы все, боже, заткнитесь, вы, сборище идиотов, ничего не смыслящих в древности имбецилов, бегущих за своими тупыми амбициями, которые даже рядом не стоят с моими, да что там, даже с какими-то более-менее внятными целями! Просто прекратите, вы ничего не понимаете, идиоты, вы даже не можете мне просто, черт бы вас побрал, объяснить, что это такое происходит. Сказать коротко и ясно: почему, вашу мать, почему?!
— Честно, — шепнул Аполлонский на уши обалдевшему Брамбеусу. — Сам не знал, что он знает столько дурных слов.
— Профессор, — Сунлинь Ван как призрак возник перед Греционом, все еще скрюченным. — Посмотрите на меня, профессор.
Психовский еще раз сплюнул и поднял голову.
Старый китаец тут же влепил ему пощечину такой мощи, что Психовский пошатнулся — шоковая терапия во всей ее красе.
— Ого, — присвистнул Федор Семеныч. — Так работает вся китайская медицина?
— Только для вашего друга, — хмыкнул алхимик.
Грецион выругался, сказал что-то несвязное, а потом заговорил уже в привычной манере:
— Все в порядке, спасибо за первую медицинскую, — за голову профессор все же схватился. — Голова у меня конечно сейчас треснет, но не просто же так я пару лет назад вывел всех студентов из горящего здания, а много лет назад заманил рыцарей на лед. Понимаете, подвиги…
— Твоя сильная сторона только на словах, — отрезал Аполлонский, помогая Грециону встать. — В обеих случаях, поверь, это был не ты — надеюсь, у тебя не горячка, а просто обострение натуры Стрельца.
— Твои Зодиака, Феб, сейчас, не к месту. Я, между прочим… — Психовский потер виски. — Ладно, ладно, проехали, может я и вправду чуть-чуть хвастаюсь, имею право. Инара, так что вы собирались делать…
Ответа не последовало. Фокусируя взгляд, профессор заметил, что девушка, замерев, смотрит на крыльцо храма — Психовский посмотрел туда же.
Из-за огромных колонн, пошатываясь, выходила Бальмедара с разодранной щекой.
— Мама! — вскрикнула Инара. — Нет, это что, ты…
Фраза оборвалась на громком «Эй!». Для Грециона, голова которого ходила кругом, а любая мысль о еде могла стать спусковым крючком не самого приятного рефлекса, события происходили чересчур стремительно — поэтому профессор слишком поздно заметил, что девушку схватили под руки два мага.
— Наконец-то мы нашли тебя, — сказал первый, усиливая хватку. — Теперь еще и твоя мать оступилась с Духовного Пути.
— И теперь мы исправим нашу ошибку, сделаем то, что должны были еще тогда…
— Раз! — один маг повалился на землю, а шапка-митра свалилась рядом. Второй маг непонимающе огляделся. Последнее, что он увидел — упитанное, злое и пыхтящее лицо Брамбеуса.
— Два! — крикнул барон, занеся руку с ружьем. Второй маг свалился без сознания.
— Вот что значит хорошее ружье на все случаи жизни! — вытерев пот со лба, довольно пропел Брамбеус.
Психовский, уже разобравшийся в ситуации, добавил:
— Вот теперь я точно понимаю, как выстреливают сюжетные ружья.
— Даже с отсыревшим порохом, — продолжил Аполлонский.
— Так вот, Инара… — начал профессор, но увидел, как девушка уже несется ко входу в храм. — Вот ведь их не поймешь, то никому не говорите о том, что видели меня, то я сама побегу в гущу событий…
— С каких пор ты начал бегать за студентками? — ухмыльнулся художник. — Я хотел спросить еще тогда, когда мы встретились с Сунлинем и этой девушкой, но как-то не до того было.
— С тех пор, как студентки начали бегать за мной, — махнул рукой Грецион. — И стали просить помочь с Вавилонскими Драконами…
Грецион опять схватился за голову — стрельнуло.
— Нам надо разделиться, — предложил профессор, почти не размыкая губ — гнев снова просился наружу.
— Очень плохая идея в таких ситуациях… — пощипывая подбородок, заметил Федор Семеныч.
Вавилонский Дракон вновь закричал — громче прежнего, так сильно, что казалось, будто он здесь, за спиной.
— Мы с бароном отправимся усмирять Дракона, — как ни в чем не бывало решил Сунлинь Ван.
— Прелестно, а мы с Фебом побежим к Бальмедаре — тем более я сейчас навряд ли чем-то вам помогу.
Старый Китаец кивнул и посмотрел в глаза профессора — желтизна так и не прошла.
— Королевское золото… — подумал алхимик.
— Отлично, охоте наконец-то быть! — вцепился в ружье Брамбеус.
И они разбежались — вглубь города и в сторону храма. Только Федор Семеныч какое-то время стоял на месте, не желая вообще никуда идти, просто теребя в руке блокнот. Но одиночество оказалось еще хуже и, тяжело вздохнув, Аполлонский сказал:
— Да что б вас всех! Если я не привезу отсюда хотя бы одну более-менее цельную зарисовку…
Федор Семеныч побежал — вернее сказать, шариком запрыгал — за Психовским.
Бальмедара дотронулась до глубокой кровоточащей царапины на щеке, оставленной птичьей лапой Вавилонского Дракона. В голове все еще мелькала картинка недавних событий: глаза зверя, глубокие и утягивающие, полные внеземного и в то же время человеческого, даже смутно знакомого, внезапно вспыхнули белоснежной, чистейшей злобой, и существо полоснуло ее по щеке, закричав и ринувшись прочь.
Сейчас по телу магини слизнем ползла изнуряющая слабость, и Бальмедаре хотелось упасть прямо здесь. Она посмотрела на город — туда, куда убежал Сируш, куда убежала ее дочь, ставшая частью Дракона, и магиня увидела размытую точку, приближающеюся к храму. Бальмедара тут же подумала, что Дракон возвращается — без сил, магиня упала на белые камни, приготовившись посмотреть в бесконечные глаза и потерять саму себя.
— Мама! — крикнула Инара, подбежав к магине и схватив ее за руку. — Мама, он, он… ранил тебя!
Бальмедара, услышав такой знакомый голос, улыбнулась.
— Инара, дорогая, — протянула магиня, будто засыпая. — Я отпустила тебя, чтобы ты не была там, взаперти, во мраке. И ты…
— Нет, мама, это я! Настоящая я! Я не умирала, я просто сбежала… — девушка затрясла магиню.
— Но мы сожгли твое тело в аметистовом пламени…
— Это было не мое тело, мама! Я здесь, я не часть Дракона, я — это я!
И тут Бальмедару как холодной водой облили. Она проморгалась — туманная дымка перед глазами постепенно начала таять, и магиня увидела отчетливое изображение своей дочери.
— Инара… — прошептала она. — Так ты жива?..
Бальмедара подалась в сторону дочери, стоявшей на коленях — та подхватила ее.
— Да, да, да… — Инара всхлипнула. — Мне просто стало жалко его, и я слишком поздно поняла, что наделала, попыталась все исправить, но сделала только хуже… боги, ну почему так происходит всегда! Каждый раз, когда ты пытаешься сделать мир лучше, он дает тебе пощечину!
