Планета-сестра закатилась, и в осеннем небе, очистившемся от ее сияния, засверкали созвездия: Женщина с Горящими Волосами, Пять Волосатых Ног, Аметистовая Роза, которую люди заболоченных лугов и топей
[24] называли Тысяча Щупалец и Рыба. Плоть клещевого оленя была приятна на вкус и так же приятно отягчала желудок, и внезапно Пескоходец почувствовал умиротворение. Эти скрюченные фигурки вокруг оказались его друзьями. Они разделили с ним трапезу. Было очень хорошо сидеть так, в кругу друзей, и наслаждаться отменной едой, пока Женщина с Горящими Волосами стоит на голове в ночных небесах.
Голос, который первым заговорил с ним (хотя теперь он не всегда мог определить, из чьего рта он исходит), произнес:
– Теперь ты наш друг. Много времени миновало с тех пор, как мы в последний раз принимали тенедруга из местных.
Пескоходец не понял услышанного, но ему показалось безопасным и вежливым кивнуть. Он так и сделал.
– Ты говоришь, мы пели. Когда ты явился, мы пели песню Множества Полных Ртов. Теперь же она звучит в тебе, то песня счастья и довольствия, хоть и без контрапункта.
– Вы кто? – спросил Пескоходец. – Я не понимаю, кто из вас это говорит.
– Я здесь. – Двое Детей Тени раздвинулись, и темное пятно меж ними, которое Пескоходец принял было за тень от валуна в звездном свете, затвердело и обрело очертания: впалое лицо, горящие глаза.
– Рад встрече, – ответил Пескоходец и назвался.
– Меня зовут Старый Мудрец, – представился старейший из Детей Тени. – Я тоже искренне рад встрече.
Пескоходец заметил, что сквозь тело Старого Мудреца просвечивают звезды, так что, очевидно, это был призрак. Впрочем, Пескоходца это не слишком обеспокоило – призраки были частью повседневной жизни (чаще предпочитая, однако, оставаться в мире сновидений; а кто б не хотел, если б мог), а дружественно настроенный призрак мог стать ему ценным союзником.
– Ты полагаешь, будто я тень усопшего, – сказал Старый Мудрец, – но это не так.
– Мы все, – дипломатично заметил Пескоходец, – лишь тени, отброшенные ими.
– Нет, – возразил Старый Мудрец, – я не таков. Ты наш тенедруг, и я поведаю тебе, что я собой представляю. Видишь всех остальных – таких же верных друзей твоих, как и я сам, – собравшихся здесь, у этой туши?
– Да. – Пескоходец пересчитал их: не появился ли вдруг кто еще. Их было семеро.
– И ты мог бы сказать, что каждая из них значит. Есть у нас песня Множества Полных Ртов, песня Извилистых Небесных Тропинок, куда никому нет доступа, Охотничья песня и песня Старых Печалей, которую мы поем, когда Дерущаяся Ящерица стоит высоко в летнем небе и мы видим в ее хвосте маленький желтый самоцвет – наш старый дом
[25]. И другие тоже. Твои соплеменники говорят, что песни наши временами тревожат их во сне.
Пескоходец кивнул, не прекращая жевать.
– Теперь пойми, что, когда ты говоришь со мной или твои люди запевают свои песни в ночных убежищах, пение это остается всего лишь сотрясанием воздуха. Когда ты говоришь, когда один из этих, других, говорит с тобой, и это также всего-навсего сотрясание воздуха.
– Когда говорит гром, – сказал Пескоходец, – все дрожит и трясется. А сейчас я чувствую, как что-то слегка дрожит и трясется в моей глотке, когда я говорю с тобой.
– О да. Твое горло сотрясает себя самое и, следовательно, воздух, как трясется тростник, когда мужчина впервые раздвигает заросли рукою. Но когда мы поем, воздух дрожит и сотрясается иным образом. Мы сотрясаем его, порождая Дополнение. Я и есть та песнь, какую поют в унисон Дети Тени, я и есть их мысль, когда они думают все вместе об одном
[26]. Протяни руки перед собою, ни к чему не прикасаясь, и представь себе, что они исчезли. Вот так мы сотрясаем воздух.
– Это же ничто, – высказался Пескоходец.
– То, что ты кличешь ничем, отделяет все вещи в мире друг от друга. Когда оно исчезнет, все миры полетят навстречу друг другу и пожрут друг друга в огненной смерти, из коей рождены будут новые миры. Но послушай меня. Коль скоро ты наречен тенедругом, то, прежде чем минует эта ночь, ты должен научиться, как позвать нас на помощь, если такая тебе понадобится. Это легко. Вот как это можно сделать: когда ты слышишь наше пение – а ты поймешь, что, вслушиваясь в себя, лежа или сидя недвижно и неслышно, так что мысли твои устремлены единственно к нам, можно услышать его на очень далеком расстоянии, – тебе долженствует мысленно присоединиться к нему. Запеть ту же песнь. Воспой с нами, мы услышим эхо нашей песни в твоих мыслях и поймем, что мы тебе нужны. Попытайся так поступить.
Сидевшие вокруг Пескоходца Дети Тени затянули песню Дневного Сна, повествующую о солнечном восходе, о первом свете, длинных тенях и танцах пылевых дьяволов на вершинах холмов.
– Пой с нами, – потребовал Старый Мудрец.
Пескоходец запел. Поначалу он пытался ввести в песню что-нибудь от себя, как было заведено у людей в месте сна, но Дитя Тени ткнуло его в бок и нахмурилось. И после этого лилась только песня Дневного Сна, такая, какой он ее слышал от них, и вскоре все они пустились в танец над костьми клещевого оленя, как могли бы танцевать пылевые дьяволы.
