Я был совсем один, если не считать приблудившейся к экспедиции кошки. Она громко мяукала и появлялась то тут, то там, следуя за мулами по тропе вдоль обрывистого берега.
У меня появилось время подумать – об этом животном вроде карабао, которого я пристрелил утром (если бы только я мог донести его голову до цивилизованных мест, она явно принесла бы мне почетное место в какой-нибудь книге рекордов), да и о путешествии в целом. Нельзя сказать, что я охладел к идее доказать существование аннезийцев в наше время, записать как можно больше сведений об их обычаях и культуре, пока информация эта окончательно не стерлась из памяти людской и не сделалась совершенно недоступна. Я по-прежнему преследовал эти цели, но уже по несколько иным соображениям. Когда я прилетел на Сент-Анн, то ни о чем не думал, кроме как обеспечить себе успешной полевой вылазкой репутацию, которой хватило бы для завоевания и удержания факультетской должности на Земле. Теперь я постиг, что полевая работа сама по себе может служить источником радости и удовлетворения, сообразил, что высокочтимые старые ученые, которым я отчаянно завидовал, стремились отправиться в поле – пускай даже на исхоженные вдоль и поперек, всем в научном сообществе оскомину набившие острова Меланезии – не для того, чтобы укрепить свое академическое положение: нет, все обстояло ровным счетом наоборот, это их положение наделяло их властью и доступом к ресурсам, необходимым, чтобы спокойно снарядить экспедицию. И они были правы, черт побери! Есть место для каждого, у каждого свой путь; мы скитаемся по Вселенной, пока не найдем его, такова жизнь, такова наука, и есть в жизни кое-что получше чистой науки.
Когда я догнал мальчишку, он уже разбил лагерь (необычно рано). Мне показалось, что он обеспокоен. Ночью он пытался подкоптить мясо карабао над костром, чтобы сберечь его от влаги, хотя я ему сказал, что мы могли бы просто вычистить из кусков туши, какие несем с собой, все скоропортящееся.
Ах да, я совсем забыл. По дороге я застрелил двух оленей и притащил их туши мальчишке.
Офицер отложил переплетенный блокнот и, помедлив, поднялся, расправил плечи. В комнату залетела привлеченная светом птица, он только сейчас ее заметил. Она молча, словно бы в смущении, сидела на раме картины высоко на стене против двери. Он прикрикнул на непрошеную гостью. Та не двинулась с места, и офицер попытался согнать ее веником, который раб поставил в углу. Птица слетела с рамы, но вместо того, чтобы вылететь в открытую дверь, стукнулась о притолоку, упала оглушенной на пол, но тут же вспорхнула с него и пролетела совсем рядом с лицом офицера, возвращаясь к раме. Одно крыло она расшибла, и с него слетело несколько черных перьев, задевших щеку офицера. Тот с проклятьем уселся обратно за стол и взялся за пригоршню разрозненных, но хотя бы исписанных четким чиновничьим почерком страниц
[59].
Полагаю, совершенно очевидно, что мне обязаны предоставить адвоката. Это не считая избранного для меня судом. Я уверен, что университет снабдит меня деньгами, необходимыми для оплаты его услуг. Я попросил того адвоката, который со мной уже общался, связаться с университетом, чтобы они там все уладили. То есть, я хотел сказать, я намерен его об этом попросить. Я сделаю это.
Мне представляется несомненным, что в моем случае требуется отыскать ответы на нижеследующие вопросы. Я запишу их здесь и рассмотрю возможные истолкования – так я лучше подготовлюсь к процессу. Начнем с вопроса, который занимает центральное место в любом уголовном разбирательстве – вопроса вины. Является ли концепция вины общеупотребительной?
Если б это было не так, существовали бы различные классы заключенных, которые ни при каких обстоятельствах не могли бы понести наказание по соображениям их виновности. После непродолжительных размышлений я прихожу к выводу, что такие классы существуют на самом деле. Это дети, умственно неполноценные, богачи, умопомешанные, животные, близкие родственники высокопоставленных персон, сами высокопоставленные персоны и так далее.
Следующий вопрос, ваша честь: нельзя ли меня, узника этой камеры, отнести к одному или нескольким вышеперечисленным классам исключений? Мне кажется совершенно ясным, что я в действительности принадлежу ко всем таким классам, но здесь, ценя время, я сконцентрируюсь на двух из них: я не могу понести наказание, поскольку являюсь несовершеннолетним животным. Иными словами, я принадлежу к первому и пятому классам исключений, о которых только что зашла речь.
Таким образом естественно возникает третий вопрос: что в данном контексте (в терминах уже упомянутых классов исключений) может означать слово «несовершеннолетний» («ребенок»)? Очевидно, не следует опираться на возраст как единственный классифицирующий признак. Нельзя же, в самом деле, пребывая в здравом уме, признать преступника невиновным на том основании, что он совершил некоторое отвратительное преступление во вторник, а порог совершеннолетия переступил в среду. Нет-нет, ваша честь, я не имею в виду самого себя. Я лишь несколькими годами старше двадцатилетнего возраста, и я полагаю, что рассуждать в подобном ключе означало бы обречь на участие в карнавале смерти
[60] любого юношу и любую девушку, достигших произвольно определяемого жизненного рубежа. Определение детскости не может быть основано на внутренних, субъективных показателях, поскольку это было бы весьма непрактично. Представляется крайне затруднительным определить истинность такого самоощущения. Детский статус должен присваиваться подзащитному на основании способа, каким трактует общество его функции в себе самом. В моем случае:
a) Я не владею никакой реальной собственностью
[61] и никогда ее не имел.
b) Я никогда не участвовал в заключении какого бы то ни было юридически оформленного соглашения.
с) Я никогда не вызывался в суд для дачи показаний.
d) Я никогда не был женат и не принимал к себе чужого ребенка.
e) Я никогда не извлекал особой выгоды из своих занятий. (Вы возражаете, ваша честь? Вы цитируете мое же собственное свидетельство в свете моих трудовых отношений с Колумбийским университетом, полагая, что они опровергают мои слова? Обвинение цитирует его? Нет же, ваша честь, это чистой воды софистика, утверждение внешне правдоподобное, а на деле неверное; преподавательская должность в Колумбийском университете – синекура, призванная обеспечить мне условия для завершения порядком запоздавшей магистерской работы. Экспедиция на Сент-Анн принесла мне одни траты и никаких прибылей. Видите? А кто может разбираться в этом лучше меня самого?)
Вот почему, ваша честь, я чист по всем вышеназванным пунктам обвинения, а мог бы назвать и еще тысячи их. Дело в том, что на момент преступления, если таковое преступление вообще имело место и я обвиняюсь в его совершении (мне это крайне сомнительно), я был несовершеннолетним. По тем же соображениям я остаюсь несовершеннолетним, поскольку ничего из вышеперечисленного я не совершал и ни в чем из вышеперечисленного не участвовал.
