17 июля, Сен-Жермен
Дорогая мама, вчера я получил письмо от генерала Гоша. Привожу здесь отрывок, где он упомянул о тебе:
«С величайшим удовольствием выполняю твою просьбу предоставить отпуск твоим друзьям. Может быть, они помогут тебе отвлечься от понесенных тобой потерь. Я не уеду из Парижа, не повидав моего дорогого Эжена. Лучше бы его мама не забирала его у меня. Сделаю все возможное, чтобы выполнить свой долг по отношению к другу, которому так не повезло».
И сегодня генерал Гош выполнил свое обещание — приехал навестить меня. Вся школа в восторге, даже учителя! Я показал генералу альбом с вырезками, который ему понравился. Затем мы фехтовали. Он научил меня отличным приемам. Считает, что мне уже можно иметь собственную лошадь.
Дела с учебой идут на лад. Директор школы теперь, глядя на меня, не хмурится, как раньше. Два раза на этой неделе видел Гортензию — тоже занята науками.
Твой любящий сын Эжен
4 термидора,
[93] штаб в Кастильоне
Мои братья — Луи и Жозеф — сообщили мне, что Ваше здоровье поправилось. Здесь ужасно жарко. Душа рвется к Вам.
Б. П.
24 июля
Меня ждет очередное путешествие! Я должна встретиться с Бонапартом в Брешии. Оттуда вместе поедем в Верону.
В тот же день, вечером, Брешия
Бонапарт встретил нас на дороге, и я пересела в его карету.
— Вы здоровы? С виду вполне! — сказал он, жадно разглядывая меня. — Задерните занавески.
29 июля, Пескьера
На рассвете наши кареты въехали во двор виллы на окраине Вероны.
— Это здесь жил претендент на французский престол? — зевая, спросила я Бонапарта. Я была вымотана. Мы выехали из Брешии ночью, но на ухабистой дороге я спала урывками, меня то и дело будили пылкие ласки Бонапарта.
— Совсем не так величественно, как я ожидал, — констатировал Бонапарт и выпрыгнул из кареты прежде, чем та остановилась.
Мы сидели на веранде, смотрели на холмы, поросшие шелковицей, пили кофе, ели свежие фиги с дерева в саду.
В воздухе приятно пахло скошенной травой. Бонапарт, рассказывая нам о претенденте на престол, оживился:
— Он вел простую жизнь. Здешний народ знал его как графа Лилля. Никто не подозревал, что это брат короля Людовика Шестнадцатого. Только слуги знали, что он претендовал на французский трон.
— Откуда вы все это знаете, Бонапарт? — Я выпила три чашки крепкого кофе и теперь чувствовала себя гораздо бодрее.
— За ним следуют мои шпионы. Он сейчас на севере, в Германии, мои люди не спускают с него глаз. Он ведет очень упорядоченную жизнь. Каждое утро к восьми часам уже одет в свой простой костюм, украшенный гербом рода, и кортик всегда при нем. Встречается со своим поверенным. Потом сидит у себя в кабинете и пишет. В полдень делает перерыв, чтобы отобедать. Питается скромно. Затем закрывается в кабинете и ходит туда-сюда в состоянии возбуждения чуть меньше часа. И так день за днем.
— Должно быть, ему одиноко, — сказала я, глядя на горы.
Мне почудилось некое шевеление в лесах на далеких склонах, словно через них кто-то пробирался. Уж не держат ли здесь коз? Поднявшись, я подошла к каменной балюстраде.
— Что это движется на горе? — обернулась я к Бонапарту. — Австрийские солдаты ведь в белых мундирах, верно?
Бонапарт подошел ко мне.
— Ничего не вижу.
— Смотрите, вон там — видите белые точки?
Бонапарт достал из кармана складную подзорную трубу; встряхнув, раздвинул ее и поднес к глазу.
— Вам надо немедленно уезжать, — сказал он, позволив трубе сложиться.
Лизетт, Амлен и я несколько часов ехали по дороге в сопровождении четырех конных драгун. У форта Пескьера нас выбежал встречать дородный генерал с усами, похожими на колбаски.
— Вы не можете оставаться здесь, австрийцы подходят!
Лизетт смотрела на меня с тревогой.
— Мой муж указал нам остановиться в этом месте, — настаивала я. В воздухе сильно пахло рыбой.
— Мадам Бонапарт, — запинаясь, сказал генерал Гийом, — умоляю вас одумайтесь. Если с вами что-нибудь случится, мне…
— Спасибо вам за заботу, генерал, но мы никуда не двинемся без приказа моего мужа, — повторила я с твердостью, которой даже сама удивилась.
Воскресенье, 31 июля, Парма
Меня разбудили цоканье копыт во дворе и звук металла, бьющегося о камни.
Я прикоснулась к руке Лизетт.
— Кажется, кто-то приехал, — прошептала я.
Она уткнулась лицом в подушку.
— Может быть, вскоре придется ехать. Лучше встать, — сказала я и нажала на педаль, чтобы полилась вода и я могла сполоснуть лицо в щербатой раковине.
Я повязала голову красным шарфом на креольский манер и, за неимением зеркала, нарумянилась вслепую. Послышался чей-то голос.
— По-моему, это Жюно.
Лизетт открыла глаза:
— Полковник Жюно?
«Ситуация не из лучших, — говорил тот генералу Гийому, когда я спускалась по каменной лестнице во двор. — Австрийцы втрое превосходят нас числом».
— Полковник Жюно, что случилось? — с тревогой спросила я.
— Вчера вечером было целое сражение. — От него пахнуло спиртным. — Генерал Бонапарт развернул командный пункт под Кастельнуово. Я должен доставить вас туда, но выезжать надо немедленно.
На берегах озера Гарда было прохладнее, поверхность воды спокойна, голубые холмы вдалеке окутаны туманом. Облегчением стало и прекращение снайперского огня.
Мы с Лизетт играли в веревочку, когда вдруг раздался пушечный выстрел и карета резко остановилась. Чтобы не упасть, я выставила вперед руки. Послышалась мушкетная пальба, снова выстрелила пушка, и послышался лошадиный крик, от которого все во мне похолодело. Карета подпрыгивала на дорожных ухабах; я ждала, что она вот-вот опрокинется.
— Слезай, слезай, идиот! — кричал Жюно.
Дверь кареты открылась.
— Прыгайте!
Лизетт прыгнула в объятия Жюно. Он поставил ее на землю и подтолкнул к канаве. Я подобрала юбки, чувствуя себя на удивление спокойно. Несмотря на это, по лицу в рот стекали слезы.
— Вылезайте! — кричал Жюно.
Я прыгнула и, раздирая подол юбки, цеплявшийся за ветки, поползла вслед за Лизетт.
Скатившись по насыпи, я оказалась среди болотных камышей и поползла к своим спутникам. Лизетт была бледна как смерть, и я обняла ее. Это она дрожала — или я?
