— Собираемся в Португалию, — сказал он мне по секрету.
— Вот как?
Только это я могла ответить, не имея права открыть ему истину.
4 апреля
— Какой-то незнакомец хочет тебя видеть, — сообщила Мими, морща нос. Это был мой старый приятель Фуше, переодетый в нищенские лохмотья.
— О, это вы! — Я предложила ему стакан апельсиновой воды: Фуше, я знала, спиртного не употреблял. Странно, но и мутные глаза под отекшими веками, и рваная одежда, и даже запах немытого тела не вызвали во мне никакого неприятия. Что ж… он всегда эксцентричен, этот неряшливо одетый революционер с пылким сердцем и нечищеными зубами. А как он предан своей рыжеволосой жене-дурнушке и своим уродливым рыжим детям! Фуше, по слухам, сделал состояние на военных поставках «Компани Оуэн». Как теперь выяснилось, этот выдающийся шпион готов шпионить и на меня.
— Вам угрожает опасность.
— Но кому же понадобилось вредить мне? — ахнула я.
— О, полноте! Вам, конечно же, известно, что в вашем окружении есть враги, готовые вас скомпрометировать.
— Сделайте милость, расскажите: кто бы это мог быть? — улыбнулась я, прикрываясь веером.
— Ну, во-первых, даже слепой увидит, что семейство Бонапарта желает вашей смерти. Однако из опасения быть пойманными с запятнанными кровью руками они, полагаю, удовольствуются всего лишь тем, что постараются запятнать ваше имя. Кстати, в последнее время в их стане часто мелькала некая милая девушка… ваша бывшая горничная. — Он сделал маленький глоток апельсиновой воды. — Есть одно мудрое правило: никогда не открывайте свои секреты людям, которым вы платите. Слуги, одаренные излишним доверием, так много узнают, что это позволяет им получать побочный доход, продавая свои знания в чужие руки. А стремление иметь доход — такая мощная сила, что ей невозможно противостоять. Полагаю, вам следует обратить внимание именно на эту молодую особу.
Лизетт видели с семейством Бонапарта? Я быстро встала и отвернулась к окну, щеки у меня пылали.
— Нет, уверяю вас, мсье Фуше: гражданка Компуа всегда была вполне лояльна ко мне.
Фуше расстегнул грязную куртку, под которой оказался щеголеватый жилет с серебристой отделкой.
— Гражданка, вы замечательно держите удар. Я всегда восхищался этим вашим качеством.
Пасхальное воскресенье, 8 апреля
— Не спится? — спросила Мими, обнаружив меня в нижней гостиной. Я лежала на диване, глядя на угли в камине.
— Сколько времени? — поинтересовалась я.
— Два.
Я вздохнула. Засну ли когда-нибудь?
— Я волнуюсь, Мими.
— Знаю.
Я улыбнулась: Мими знала все.
— Хочешь поговорить?
— Пока нет, — сказала я, вставая.
— Всегда помни, что мы за тобой присматриваем, — напомнила она. — Твоя мама и я.
Стоя на лестничной площадке, я повернулась к ней:
— Спасибо.
10 апреля
Бонапарт вне себя. Так много надо сделать, но все осложняется необходимостью добывать деньги на экспедицию. Куда она направится, должно оставаться в секрете (чтобы реальная информация не дошла до англичан). Поэтому каждый вечер мы принимаем у себя предполагаемых спонсоров: вчера был банкир Перрего, сегодня Колло — владелец военного завода. В те вечера, когда нет визитеров, я езжу в салон Барраса в Люксембургском дворце, где мы неизменно говорим о том, что теперь все называют «Крестовым походом Бонапарта».
11 апреля
К нам зачастили члены Академии: инженеры, химики, зоологи, картографы, археологи. Бонапарт решил взять с собой сто ученых. Чтобы уговорить их, ему потребуется красноречие, ибо, куда направляется экспедиция, остается тайной.
[103]
12 апреля
— Довольно! — Бонапарт швырнул шляпу на ковер и стал стаскивать с себя сапоги. — Слыхали эти охи и ахи вокруг того, что Луи слишком слаб здоровьем, чтобы принять участие в экспедиции? — Бонапарт с шипением выпустил изо рта воздух. — Я только что выяснил истинную причину.
— Луи поедет в Бареж лечиться. — Со времени нашего возвращения из Италии младший брат Бонапарта часто бывал нездоров. — Не так ли?
— Это всего лишь предлог, — стукнул кулаком по столу Бонапарт. Я едва успела поддержать уже готовые упасть часы. — Нет, все дело — а что бы вы думали! — в том, что он влюблен.
Я взяла Мопса себе на колени и погладила его шелковистую шерстку.
— В Эмили.
— В мою Эмили? — удивилась я.
— Дочь эмигранта! — дергая скулой, процедил Бонапарт. — Ее родители разведены, и мать замужем за мулатом. — Он дернул за шнурок звонка для вызова слуг. Вошла, завязывая передник, Мими. — Позовите сюда Луи.
— Что вы намерены сказать ему, Бонапарт?
— Чтобы укладывал вещи для отправки в Египет. — Бонапарт сердито уставился в камин, где тлели угли. — И что он ее больше не увидит. Что она обручена.
— Но, Бонапарт…
— И вот-вот выйдет замуж.
— Замуж? — Я видела Эмили несколько дней назад, и она мне об этом ничего не говорила. — За кого же?
— Это уж вы сами решайте. — Он подошел к двери. — Луи!
Я услышала, как Бонапарт затопал по лестнице.
13 апреля
Два брата Бонапарта, Люсьен и Жозеф, были избраны в Совет Пятисот. Люсьену только двадцать три года! Если так и дальше пойдет, республикой будут управлять Бонапарты. И пусть! Лишь бы мною не командовали.
18 апреля
Эжен помахал в воздухе листом бумаги, из-за его спины выглядывал Лавалетт.
— Уезжаем через четыре дня!
— Почему так скоро? — Мы с Бонапартом отправимся в дорогу самое раннее через месяц; по крайней мере, так он говорил мне.
— В четыре утра, — добавил Эжен, задумавшийся над бумагой. — Лейтенант Лавалетт, Луи и я. Поедем в штатской одежде. Мы не должны никому сообщать, что мы адъютанты, а если спросят, куда направляемся, будем говорить, что в Брест. — Он посмотрел на Лавалетта.
— Брест?
— Это должно сбить с толку англичан, — пояснил Лавалетт.
На лестнице послышались легкие шаги и позвякивание шпор. Ах, это мой муж!
— Одно слово перед вашим уходом, Бонапарт. — Я встала перед ним в дверях.
