Книга Страсти и скорби Жозефины Богарне, страница 139. Автор книги Сандра Галланд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Страсти и скорби Жозефины Богарне»

Cтраница 139

15 октября (вроде бы), Осер

Мы ненадолго остановились на почтовой станции в Осере. Из-за поломки тележной оси нам потребовалась комната. Узнавая о возвращении Бонапарта, люди повсеместно принимались ликовать. По всей дороге до Парижа в его честь строились триумфальные арки. Взрослые и дети часами стояли вдоль дороги в надежде увидеть его проезд. Прошлой ночью огни факелов складывались в волшебную картину.

— Дорога на небеса… — сказала пораженная зрелищем Гортензия.

Происходящее было сродни безумию. Где бы мы ни останавливались, нас окружала толпа, люди кричали:

— Это правда? Спаситель едет?

Сначала мне послышалось, что они называют Бонапарта «строителем».

— Простите, я не поняла… — повернулась я к стоявшему рядом сапожнику.

— Спаситель! — воскликнул тот. — Наш спаситель.


16 октября, Шалон-на-Соне, рассвет

Мы разминулись! Из Лиона Бонапарт выехал по дороге Бурбонов — на запад через Невер; за ним следовали и братья.

— Ах, они доберутся туда первыми! — вскричала Гортензия, словно мы играли в догонялки.

— Обратно в Париж! — велела я кучеру. — И поскорее.


19 октября, около полудня, Париж

Было уже за полночь, когда наша карета подъехала к воротам моего имения. От лошадей шел пар. В домике привратника горел свет, освещая спящих нищих. Кучер спрыгнул на землю и застучал в дверь:

— Чандлер, проснись, открывай ворота!

Я подтолкнула локтем Гортензию. Мы были вымотаны пятью днями пути, на протяжении которых ели и спали в карете. От тряски по ухабам у меня воспалились спина и бедро. Предыдущую ночь я вообще не могла спать. Мной овладело сонное оцепенение, в коже странно покалывало.

Когда подъезжали к темным парижским улицам, в холодном воздухе стоял запах кухонных отбросов и дыма; грязь замерзла; нищие в переулках грелись возле костров; я почувствовала себя во власти судьбы.

— Неужели приехали? — спросила Гортензия, чихая и сморкаясь. — Так холодно… Сколько времени?

— Приехали. — Я собрала корзинку. Приложила руку к волосам. Я заплела их, закрепила гребнем из черепахового панциря, но некоторые пряди выбились. Почему привратник не открывает ворота? Я сняла перчатки, чтобы завязать шнурки сапожек.

К двери кареты с факелом в руке подошел кучер.

— Неладно, мадам, — тревожно сообщил он. Изо рта у него валил пар, в открытую дверь кареты задувал ледяной ветер.

Я натянула на плечи пахнущий плесенью меховой полог.

— Разве генерал не здесь?

И где же тогда Эжен?

Кучер кивнул.

— Но привратник… — Он умолк, не доведя фразы до конца.

— Что, Антуан? — Одна из наших лошадей заржала; привратник стоял у двери своей лачуги, глядя на нас. В свете фонаря тени придавали его лицу дьявольский вид.

— Он не может открыть ворота, — наконец выдавил кучер.

— Что еще за история? — фыркнула Гортензия, подвязывая лентами шляпу.

— Отчего же не может?

— Приказ генерала, гражданка.

— Бонапарт приказал запереть ворота?

«Вероятно, мера предосторожности», — подумала я.

— Привратник просил сказать вам, что все ваши пожитки — в его лачуге, в сундуках.

Гортензия воззрилась на меня, недоумевая.

— Что случилось? — потребовала я объяснений.

— Генерал… он… — Переминаясь с ноги на ногу, кучер разглядывал ночное небо. — Он приказал вынести вон ваше имущество.

Тут меня осенило: Бонапарт посмел выселить меня из моего собственного дома, осмелился захлопнуть перед моим носом мои же ворота, приказав привратнику не пускать меня!

В ярости я пробкой вылетела из кареты.

— Так мы пойдем пешком? — спросила Гортензия, застегивая верхнюю пуговицу своей пелерины. — Отсюда?


На веранде было темно. Гортензия сразу задергала шнур колокольчика; я же, тяжело дыша, прислонилась к одному из столбов: по пути сюда я пыталась не отстать от дочери.

— Кто-то идет. — Гортензия подпрыгивала на месте, стараясь заглянуть в маленькое оконце двери. — О, это Мими!

Вскрикнула и рассмеялась:

— Мама, я вижу Эжена! Я вижу Эжена!

— Как он?

— О, смуглый, как араб! — прошептала она, крутясь на месте и — в наигранном ужасе — прижимая ладони к щекам.

Дверь распахнулась.

— Ну наконец-то вы вернулись! — Мими закатила глаза, как бы говоря: «Вы не поверите, что тут делается». — Это твои мама и сестра, — обернулась Мими к Эжену.

В столовой перед камином стоял мой взрослый сын, накинув плед себе на плечи. Он поставил свечу и развел руки в стороны — плед неминуемо слетел на пол.

Гортензия зарыдала и бросилась в объятия брата. Моргая, тот застенчиво обнял ее. Эжен был худ, высок… и действительно очень смугл.

— Мама! — произнес он срывающимся голосом, по интонации которого я сразу поняла так много: что он любит меня, что меня ожидают серьезные неприятности, что он пытался помочь мне.

Эжен наклонился обнять меня. От него пахло сигарным дымом — запах мужчины, а не мальчика.

«Теперь он пахнет, как солдат», — не без сожаления подумала я. Удивляясь щетине, положила ладонь ему на щеку. Он улыбался, и все же что-то было неладно; я осознала это по нервному подергиванию уголка глаза.

— Не могу выразить… — Я резко вдохнула. — Я так тебя люблю! Мы…

Я не могла говорить — рыдания душили меня.

— Мы думали, ты умер! — всхлипывала Гортензия, дав выход чувствам, одолевавшим ее ночами, когда она просыпалась в холодном поту, беспокоясь за брата. Она судорожно вдохнула и засмеялась над собой и над всеми нами, ибо к этому моменту рыдали уже все мы.

Хлюпая носом, я высвободилась из объятий сына. Мне надо было так много узнать — о Египте, о его ранении, о том, как им удалось вернуться, [115] — но прежде всего нужно было разобраться с Бонапартом.

— Бонапарт… он?..

— В кабинете, — сказал Эжен.

— Наверху? — Взяв свечу, я направилась к комнате, приготовленной для мужа.

— Мам, ты знаешь?..

— Знаю.


Поднявшись по узкой лестнице, я не смогла удержаться и вскрикнула от испуга. В темноте перед дверью в комнату Бонапарта вскочил на ноги черный человек. Свет моей свечи блеснул на изогнутом клинке ятагана, отразился в белках глаз незнакомца и заиграл на зубах.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация