— Мрачное местечко, консул, — заметил журналист. Его низкий голос подхватило эхо.
— Мрачное, как само величие, — не терял оптимизма Бонапарт.
— В этой комнате заседал Комитет общей безопасности, — объяснил архитектор, рассматривая камин. — Узнаю орнаменты на трубе. Королева не выносила однообразия — все должно было быть украшено.
— Тогда вон та комната — приемная, где Робеспьер… — Я приложила ладонь к глазам и надавила так, что «посыпались звезды», но образ никуда не делся: раненый тиран вытянулся на столе, рядом скулил и лизал руку хозяина Блант, верный датский дог. Если бы Робеспьер не умер в тот день, я бы не…
И тут я увидела женщину в белом, стоящую у гардероба.
Меня положили на холодный пол, под голову подсунули шаль. Мими обмахивала меня, поднимая пыль. Я закашлялась, силясь подняться. Все стояли вокруг с озабоченными лицами.
— Все в порядке, — уверяла я.
— Вы переволновались, — сказал Бонапарт, потянув меня за руку.
— Я займусь ею, генерал, — пообещала Мими, просовывая руку мне под голову. Я оперлась на нее, в отличие от меня уверенно стоявшую на ногах.
— Ох, Мими, правда она страшна? — прошептала я.
Мужчины осматривали окна. Я положила руку себе на грудь, сдерживая дрожь. Было холодно. Казалось, этот холод возникает внутри меня самой, в моих костях. Мими нахмурилась:
— Кто?
— Та женщина, возле гардероба. — Я попыталась выровнять дыхание.
Она была мужеподобна, с крепко сжатыми зубами, короткой стрижкой, в белом платье с простыми длинными рукавами, на которое была небрежно накинута гофрированная пелерина.
— У двери гардероба. Как ты могла ее не заметить?
— Ох-ох, — сказала Мими и поморщилась.
И тогда мне вспомнилось, где я видела это лицо, эти упрямо сжатые губы. В студии Давида, на перьевом портрете королевы Марии-Антуанетты на пути к гильотине.
7 января
Слишком много дел, чтобы писать: работаю день и ночь — привожу дворец в жилое состояние. Сейчас десять часов утра, а я уже выбрала ткань для всех занавесей, встретилась с моим неистовым поваром насчет кухонной утвари (здесь все разворовано, до последней кастрюли). Встретилась с мадам Кампан по поводу официального протокола и персонала. Ее опыт фрейлины королевы делает ее сейчас незаменимой. Выяснилось множество нюансов, которые придется соблюдать. Только моему повару потребуется три помощника на кухне! Неудивительно, что у него случаются теперь истерические припадки.
Завтра займусь своим гардеробом.
Слышу, как где-то во дворце хихикает Баррас. Все мы тут потихоньку сходим с ума.
17 января
В полдень ко мне в гостиную пришел Бонапарт. Уселся и стал смотреть в огонь.
— Мюрат попросил руку Каролины.
— Да что вы? — Признаться, я испытала облегчение. С неделю тому назад я застала эту парочку возлежащей на диване.
— Мюрат — тринадцатый сын владельца таверны. Я не хочу такой родни. Уж лучше генерал Моро.
— Но, Бонапарт…
— Вероятно, разумнее всего было бы подождать. В недалеком будущем я смогу выдать ее замуж за человека королевских кровей, — улыбнулся он. — А что, это мысль!
— Мюрат храбр, — настаивала я. Сейчас в моде головорезы в павлиньих перьях. — Он верно служил вам в битве при Абукире и при Сен-Клу.
— Одной храбрости мало. Он не особенно умен, необразован, низкого происхождения…
— И все же он — прекрасная пара для Каролины.
Ждем, когда позовут ужинать.
— Уверена, что тебе нужен именно этот мужчина? — спросил Бонапарт у своей младшей сестры.
Каролина чинно сидела на диване, расправив юбки с гофрированными оборками из муслина.
— Я люблю его!
— Хорошо, но как брат я должен предостеречь тебя: когда он окажется голым, этакой здоровенной скотиной в человеческом обличье, да еще и в возбужденном состоянии, он не покажется тебе таким уж…
Каролина хихикала, полная восторга.
18 января
Дело сделано — брачный контракт подписан в присутствии всех находящихся в Париже Бонапартов: синьоры Летиции, пяти братьев, двух сестер и дяди Феша. А также крошечного «трио Богарне»: меня, Гортензии и Эжена.
Бедные братья едва сумели наскрести приданого на тридцать тысяч франков — на десять тысяч меньше, чем получили Элиза и Паулина, когда выходили замуж. Чтобы Каролине не было обидно, в последний момент Бонапарт добавил чудесное жемчужное ожерелье. Увидев подарок, я нахмурилась: ожерелье показалось мне знакомым. И неудивительно, ведь оно — мое собственное.
20 января
Переливающиеся всеми цветами радуги жемчуга, разложенные на черном атласе, отражали свет свечей.
— Никогда не видела жемчуга столь… — Столь чистого.
— В самом деле, мадам, это редчайший круглый розовый жемчуг. — Мсье Ламарк говорил, остальные благоговейно молчали. — Невозможно найти другие такой величины и совершенства. Сравните их с этими уродливыми жемчугами, мадам: они покрыты волдырями. Те напоминают картофелины. Взгляните на эти, в форме винных бочек. Тогда как эти… — Он подал мне увеличительное стекло и придвинул поближе фонарь. — Эти светятся.
Он доверительно понизил голос, будто сообщая мне нечто исключительное, передавая опасное знание.
— И переливаются. Внутри их будто сокрыта радуга. Это из-за исключительно толстого слоя перламутра. — Рассказывая, мсье Ламарк весьма эротично поводил бровями. — Они гипнотизируют. Говорят, перламутр обладает целебным действием, но это, честно говоря, лишь предположение. Заметьте, мадам: они не без изъянов, однако кому нужна совершенная жемчужина? Вы знаете, что королева Испании носит зеленый жемчуг?
Теперь он уже шептал.
— Ее ювелира следовало бы повесить. Но те жемчуга, мадам, что перед вами, — несомненно, самые красивые в мире. Их с гордостью могла бы носить даже королева. О, простите меня, — извинился он, доставая огромный носовой платок из кармана расшитого золотом камзола. — Прошу прощения. — Мсье Ламарк чихнул. — Впрочем, я увлекся… О чем это я? Ах да, цена… Пятьсот тысяч франков.
Я сглотнула — во рту вдруг стало сухо.
— Да? — Мсье Ламарк снял очки, протер их уголком носового платка и надел снова. — Я правильно услышал вас, мадам? Вы сказали «да»?
Что это на меня нашло, что я наделала?!
У меня дух захватило от собственной дерзости, я была потрясена собственной глупостью — голова кружилась от безрассудства! Такие деньги! Цена большого поместья за одно ожерелье. Я смотрела на него как завороженная. Как же я смогу расплатиться? Изыщу способ, ибо не в силах расстаться с этой красотой. Я надену его — и стану королевой. Боже всемилостивый!
