— Мадам консульша Бон-а-парте, — девочке приходилось кричать, чтобы ее было слышно, — моя бабушка хочет вам сказать: «Да здравствует ангел милосердия!»
Я легко отмахнулась от слов графини; та аплодировала, улыбаясь беззубым ртом.
— Революция окончена! — заорал стоявший рядом мужчина, слезы которого оставляли дорожки на густо раскрашенном черно-белом лице Арлекина.
Возле статуи Венеры я заметила в толпе Франсуа Богарне: одной рукой он обнимал за плечи свою дочь. Позади них стоял лейтенант Лавалетт. Он нагнулся, чтобы что-то сказать своей жене. Эмили подняла вуаль и улыбнулась.
И тут за большими двойными дверьми бального зала я заметила Терезу, Фортюне Гамелен, Минерву и мадам де Крени. Мои Глории! Тереза послала мне воздушный поцелуй и помахала на прощание рукой.
— До сви-да-ни-я! — прокричал по-итальянски муж Фортюне Гамелен, когда за ними закрывались двери.
Повсюду я видела улыбающиеся лица, шум у меня в ушах смешивался с приветственными криками:
— Революция окончена! Окончена! Окончена!
— Да здравствует ангел милосердия! — Крошка Мальзерб наклонила назад инвалидное кресло и развернула его — графиня улыбалась.
— Поклонитесь, — прошептал Бонапарт, пожимая мне руку.
Я поклонилась — и шум сделался еще сильнее. Я взглянула на Бонапарта. Это меня они чествуют?
— Они обожают вас, — сказал он.
«Нас», — поняла я.
Бонапарт поднял мою руку. Мы поклонились приветствующей толпе.
Век Басен завершен… Началось правление Истории.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ ТАНЕЦ НА ЗЕМЛЕ
Однажды представ перед вами, я уже не исчезну; я здесь навечно.
Оскар Берингер. «Маски и тени»
I
МАДАМ БОНАПАРТ
НЕСБЫТОЧНАЯ МЕЧТА О МИРЕ
2 марта 1800 года, Париж, дворец Тюильри
— Жозефина… Идите сюда, взгляните на эту луну!
Вздрогнув, я проснулась. Надо мной склонился мужчина с освещенным свечой лицом.
— Бонапарт, это вы? — Я сжала его руку. Мне снилось море: будто я дома, на своей прекрасной Мартинике.
Но я находилась не на тропическом острове, а в роскошном дворце Бурбонов. Лежала в неуютной кровати Марии-Антуанетты и Людовика XVI — в постели мертвецов.
Я прижала пальцы Бонапарта к своей щеке.
— Который час?
— Почти три. Давайте прогуляемся по саду.
— Сейчас? — спросила я, откидывая одеяло.
— Там довольно прохладно, — сказал он, укутывая мне плечи пелериной.
Над рекой, освещая сады, висела полная луна.
— Этот пейзаж напомнил мне ваши слова из письма, — взяла я Бонапарта под руку. — «Мы рождаемся, живем и умираем в мире, который необычайно прекрасен».
— Не помню, чтобы писал такое, — поморщился Бонапарт, сворачивая к лестнице у цветочных клумб.
Пахло оттаявшей и готовой снова плодоносить землей. Бонапарт смахнул сор с каменной скамьи, мы сели. Охваченная нежностью и печалью, я положила голову ему на плечо. Сезон пробуждения жизни, но я оставалась бесплодна, несмотря на всю его любовь и мои молитвы.
— По-моему, на открытом воздухе лучше думается, — сказал Бонапарт, чей профиль в свете луны мог соперничать с римским бюстом. — Видите хибарки рядом с лодками? Разве можно в них жить? Каждый гражданин должен иметь достойное жилище и чистую воду. Я думаю ввести систему каналов водоснабжения. И нужно больше больниц, чтобы приходилось не больше одного пациента на койку. Кроме того, надо строить мосты через реку — красивые и прочные. Вообразите, любовь моя, я намерен сделать Париж самым прекрасным городом всех времен.
— Вы этого добьетесь, — поддержала я мужа, нисколько не сомневаясь, что так и будет.
Что могло его остановить? Уже и так многое изменилось. Прежде погруженная в хаос, страна теперь процветает и снова стала единой. То же произошло и со мной. Еще недавно я была вдовой, чудом уцелевшей во время террора, напуганной матерью двоих детей. И вот я сама уже смотрю на свою жизнь с изумлением, ибо всего у меня в достатке: денег и даже славы, но больше всего — любви и нежности. Этот энергичный человек, мой муж, заставил меня снова поверить в героев, в судьбу и, что прекрасно и удивительно, в чудо любви.
Настроение располагало к доверительной беседе, и я отважилась задать давно мучивший меня вопрос:
— Бонапарт, что если?.. Что если у нас не будет ребенка?
Ночную тишину разорвал жалобный крик совы.
— Не стоит терять надежду, — с нежностью ответил он. — Судьба уже благословила нас во многих отношениях.
Меня, безусловно, благословила. Так же, как Гортензию и Эжена — моих детей, лишившихся отца.
— Это вы благословили нас, — сказала я то, что думала.
«Я так желаю!» — часто повторяет Бонапарт.
О, если бы исполнилось его желание о нашем общем ребенке!
6 марта
Вечером после оперного спектакля Бонапарту бросила букетик девушка в открытом платье и соломенной шляпке с голубыми лентами.
— Позвольте, я подержу цветы, — предложила я.
В букете я обнаружила записку, приглашавшую первого консула на свидание. Записка, конечно, полетела в огонь. Кажется, едва ли не ежедневно Бонапарт получает приглашения от юных девиц, которым не терпится пожертвовать девственность «спасителю Франции».
7 марта
Уже по тому, как Бонапарт швырнул свою потертую треуголку через всю комнату, я поняла, что он принес плохие новости.
— На мое предложение о перемирии ответили отказом, — сообщил он таким тоном, как будто потерпел поражение. Шляпа перелетела через кресло и упала на ковер, напугав трех мопсов, спавших на подушке у камина.
— Опять?
— Отказались даже рассматривать его, — Бонапарт плюхнулся в пуховое кресло, из которого вылетели два перышка. — Не захотели даже обсуждать.
Щека у него подергивалась.
— Pacet nolo quia infida, — с английским акцентом процитировал он.
— Это англичане так говорят? — Я отняла шляпу Бонапарта у мопсов.
— Латынь. «Не хочу мира с… неверными»? — медленно перевела Гортензия, отрываясь от наброска углем, над которым работала. Она убрала с глаз локон льняного цвета, оставив у себя на лбу черную полоску.
— Мы что же, «неверные»? — в негодовании спросила я.
Бонапарт поднялся и принялся ходить взад и вперед, сцепив руки за спиной.
