— Ну, наверное, кто-то забыл здесь, — предположила я, ощущая тяжесть табакерки. Но почему точная копия? — Агата, ты не могла бы попросить конюха послать за Фуше? — попросила я, осторожно ставя табакерку на прежнее место.
— За министром полиции?
Я утвердительно кивнула. За моим старым другом — человеком, который знает все.
— Это яд, — констатировал Фуше, открыв табакерку длинным желтым ногтем большого пальца. — Вдыхание приведет к смерти в течение одного полного оборота минутной стрелки.
Яд! Я села и открыла веер. Если бы не опасения Агаты, не ее зоркий глаз…
— Вы уверены, Фуше? — Неужели убийцы среди нас, в доме? Может быть, каменщики?.. А я-то их подкармливала, интересовалась их жизнью.
— Кто-то взял на себя труд изготовить копию. — Фуше провел пальцем по перламутровой вставке. — Надо немедленно известить первого консула.
— Он уже здесь, — сказала я, заслышав дробь копыт. Только Бонапарт въезжает в ворота галопом: не умеет ездить иначе.
— Яд в моей табакерке? — насмешливо поморщился Бонапарт.
— Это не ваша, Бонапарт, — объяснила я. — Однако очень на нее похожа.
— Отменно сработано. Кто автор?
— Похоже, кто-то из каменщиков, — предположил Фуше.
— Но зачем?
— Есть несколько вариантов, первый консул. Революционеры жаждут хаоса, а роялисты — восстановления монархии. Экстремистам всех сортов вы нужны мертвым. Это, можно сказать, плата за известность.
— Похоже на табак. — Бонапарт хотел взять понюшку, но я перехватила уже занесенную руку. — Меня так просто не убьешь! — сказал он со смехом.
— Бонапарт, вам более нельзя ездить в одиночку, — вперила я в него строгий взгляд. — С вами обязательно должен кто-то быть. Безотлучно охранники, и…
— Да бросьте! — вскипел Бонапарт.
— Первый консул, при всем уважении, я прошу вас прислушаться, — сказал Фуше. — Минимальные предосторожности успокоили бы вашу жену. Почему-то вы нужны ей живым.
— Я не позволю носиться с собой, как с беспомощным недоумком!
— Не волнуйтесь, — уже уезжая, утешил меня Фуше. — Мы его защитим. Надо только, чтобы он об этом не знал.
Я ИЩУ (И НЕ МОГУ НАЙТИ) УМИРОТВОРЕНИЕ
5 мая 1800 года, без четверти полночь, дворец Тюильри
Едва мы с Бонапартом вернулись из оперы, как доложили о приезде его брата и сестры.
— Жозефу надо срочно переговорить с тобой до твоего отъезда, — сообщила Каролина. Старший брат Бонапарта Жозеф, одетый в бледно-желтую парчу, стоял у нее за спиной.
— До моего отъезда куда? — спросил Бонапарт.
— В Италию, — ответила Каролина и предложила братьям табакерку, а затем сама взяла понюшку. Нюхательный табак якобы помогает ей от расстройства желудка, которое донимало ее весь первый месяц беременности.
— Кто вам сказал, что я уезжаю? — поинтересовался Бонапарт. — Этого никто не должен знать.
— Нам необходимо знать, что случится, если тебя вдруг убьют, — сказала Каролина, отказавшись от моего приглашения присесть. Жозеф же сел, зажав ладони между коленями.
— Меня положат в гроб, — спокойно ответил Бонапарт, потянулся за ножом для бумаг и вскрыл конверт.
— Дело нешуточное, Наполеон! Кто будет тогда управлять страной? — Каролина стала расхаживать по комнате с заложенными за спину руками, как часто делает сам Бонапарт. Ее размашистые движения не соответствовали наряду — газовому платью, обильно украшенному бантами и искусственными цветами.
— В соответствии с конституцией, второй консул, — объяснил Бонапарт, отрываясь от письма, которое уже начал читать.
— Камбасерес? — не скрывая отвращения, спросил Жозеф.
— Это было бы интересным примером для нации, — усмехнулась Каролина. — Вообразите во главе Французской республики человека, который утверждает, что страной лучше всего управлять за хорошими обедами. Да его страсти распространяются лишь на еду, дорогое вино и молодых людей.
— Второй консул Камбасерес — очень способный человек!
Бонапарт скомкал письмо и бросил в пламя камина.
Позвонив, я вызвала дворецкого, чтобы принес легкие закуски.
— Ваш преемник должен быть из нашего клана, — заявила Каролина, расправляя плечи.
— А я в нем — старший, — сказал Жозеф, почесывая кончик носа.
Бонапарт посмотрел на брата и засмеялся.
— Хочешь заполучить мою работу, Жозеф? Ты даже не представляешь, какова она. Тебе придется вставать до одиннадцати часов. Может, даже придется поработать денёк-другой.
— Это наше право! — воскликнула Каролина, сверкая глазами. Ее щеки порозовели, как у херувимов на картине.
— Мое право, — поправил ее Жозеф.
— Французская республика — не родовая вотчина! — взорвался Бонапарт.
Ко времени, когда дворецкий принес поднос с вином и сладостями, возмущенные гости уже удалились. Господи боже!
6.30 утра (холодно)
Бонапарт уехал до рассвета.
— Вернусь через месяц, обещаю, — сказал он, натягивая на консульский мундир шубу.
— Пожалуйста, возьмите меня с собой! Сундук уже уложен!
— Вы нужны мне в Париже, Жозефина. Не обращайте внимания на слухи — действуйте так, будто все идет хорошо.
— Даже если я узнаю, что?.. — осторожно спросила я.
— Даже если услышите, что я разбит или мертв. Даже если придет весть, что ваш сын…
Нет! В ужасе я прижала ладонь к губам.
— Публика станет ловить каждое ваше слово. Вне зависимости от того, что пишут в газетах, люди решат, что вам лучше знать. Всегда говорите им, что я победил.
— Но что если слухи будут верны?
— Я не собираюсь оказаться побежденным. Ведь у меня есть вы, не так ли? Мой ангел-хранитель, — нежно поцеловал он меня. Бонапарт приписывает таким поцелуям способность приносить удачу.
21 флореаля, Женева
Очень Вас люблю. Моя Жозефина безмерно дорога мне. Тысячи приветов маленькой кузине. Посоветуйте ей быть мудрой.
Н.
14 мая, Мальмезон
Разбирая неряшливый почерк Бонапарта, Гортензия хмурила лоб.
— Кажется, он шлет приветы «маленькой кузине», — недоумевала моя дочь. — Это еще кто?
— Да то ли тут написано? — покраснела я, отбирая у нее письмо. Бонапарт имеет обыкновение называть так интимную часть моего тела. — Просто он торопился… и что-нибудь перепутал…
Бормоча, я отвернулась, чтобы дочка не заметила моей улыбки.
